– Гай, угомонитесь! Если бы у вас из памяти выпали без малого тридцать лет, поглядел бы я… И вы, Нейрам, тоже хороши! – на всякий случай Лючано перешел с антисом на «вы», стараясь лишний раз не нервировать человека, которого еще недавно кормил с ложечки «замазкой». – У легата нервный срыв. По вашей милости ему пришлось жечь своих. Кстати, это и вправду были миротворцы…
– Издеваетесь? – лицо юного антиса начало багроветь, как ранее – физиономия Тумидуса. – Помпилианцы-миротворцы в системе Йездана-Дасты? А звезды, я понимаю, сделаны из горного хрусталя?!
– К сожалению, дело обстоит именно так.
Лючано развел руками: мол, ничего не попишешь. Жест вышел на редкость неестественным. Так «дает петуха» оперный премьер, выяснив в середине арии, что зрительный зал омолодился, превратясь в толпу ребятни, требующей мультиков.
– Ха! Могли бы придумать что-нибудь поправдоподобнее!
– Не верите мне, выслушайте сородичей. Вехдены не лгут.
Антис смерил взглядом «сородичей»: мокрых от пота, в грязных спортивных костюмах.
– Думаю, они полукровки, – с презрением бросил он. – Такие вполне могут солгать. У них ни внутреннего огня, ни уважения к запретам.
Хорошо, что у трубача оказалась быстрая реакция. Иначе драка возобновилась бы: есть оскорбления, которые гитарист не собирался терпеть даже от воскресшего лидер-антиса. Пальцы Бижана когтями впились в плечо «йети». Заль кипел, пыхтел, скрипел зубами, переваривая обиду…
– Гнев – начало безумия, – еле слышно сказал трубач. – Уймись, Заль. И вы, почтенный Нейрам, не обижайтесь на него. У моей девочки дурной характер. Лучше прикоснитесь ко мне и убедитесь сами.
Антис недоверчиво взял протянутую ладонь Бижана. Сжал двумя лапищами, словно проверяя на прочность, застыл, прислушиваясь к ощущениям.
– Прошу прощения, – кивнул он, отпуская трубача. – Вы – полноценный вехден. Если у вас есть, что сообщить мне, я готов выслушать.
Несмотря на результат «теста», держался Нейрам настороженно. К трубачу он обращался с подчеркнутой официальностью. Делая вид, что не замечает недоверия, Бижан принялся рассказывать. Впору было ему посочувствовать: кратко изложить события четверти века – задача не из легких! Да еще так, чтобы антис, восставший из небытия, тебе поверил.
Трубач старался изо всех сил.
Он приводил только даты, цифры, имена, факты – то, что исключало двоякое толкование. Обученный, как любой спецагент, «лгать правдой», сейчас он действовал «от обратного» – не оставляя лазеек для интерпретаций.
«Все бы так на допросах отвечали!» – восхитился Гишер.
По мере рассказа Нейрам приходил во все большее волнение. Он вскочил, меря шагами поле недавнего побоища. Босые ноги давили комья жирной земли, покрываясь грязью. «Босиком по земле?! – ужаснулся за антиса Лючано. – Насколько же бедняга потрясен, что не замечает нарушения запрета?..»
Лишь теперь Тарталья понял, что значил для несчастного вирус роботизации. Превращение из владыки Космоса в тупую куклу-Пульчинелло; механическое равнодушие к основам, составлявшим образ жизни, стержень бытия Хозяина Огня. Система запретов, въевшаяся на уровне физиологии, рухнула в одночасье. У кого другого внутренний огонь превратился бы в пепел и золу. Антиса спасло лишь колоссальное напряжение его пламени, справившееся с вынужденными потерями.
«Как бы не „закуклился“, превратясь в прежнего „овоща“…»
К счастью, опасения не оправдались. Бижан замолчал, с надеждой следя за расхаживающим по оранжерее Саманаганом-младшим: «Ну теперь-то вы мне верите, уважаемый?» Трубач выглядел опустошенным и выдохшимся.
Нейрам резко остановился, задев макушкой ветви плакучей ивы. Мотнул головой – отбрасывая с лица светлые пряди волос, или гоня непрошеную мысль. Тонкие ветви дернулись, роняя пушистый дождь сережек.
– Я… Я не знаю, чему верить!
Он схватился за голову, словно та грозила разорваться от избытка информации и сумбура чувств. Украденные годы жизни. Измена реформистов Михра. Отречение кея Кобада. Помпилианский контингент. Воронка вместо дома старого борца. Мучители, терзающие антиса фантастическим рассказом – в одном большом теле с ним.
– Еще и станция! Будь мы на обитаемой планете, я бы сразу разобрался!..
– Станция? – переспросил гитарист. – Какая станция?
– Орбитальная.
– Мы на орбитальной станции? Откуда вы знаете?!
– Я антис. Я чую космос вокруг.
– И… где мы? В смысле, где находится эта станция?
Нейрам отнял руки от головы и сделал странный жест: будто душил Заля.
– А я почем знаю? Космос я чую, но координаты определить не могу. Наверное, если выйти наружу… Хотя проще найти центральный пост и спросить.
Он прошелся вдоль длинной клумбы, пестревшей удивительными цветами: розовые, сиреневые, пурпурные шарики из плотно сложенных лепестков, в обрамлении короны звездчатых листьев. Сорвал одинокую травинку, сунул в рот… Мгновение, и физиономию Нейрама перекосило так, словно он раскусил клопа-вонючку с Малого Одрагона.
Отшвырнув травинку, как змею, «нечистую» для вехденов, антис принялся отчаянно плеваться.
– Inis Rancidus, – со злорадным удовлетворением прокомментировал Тумидус. – Трава Отвратная. Ее специально сеют на газонах и клумбах. Чтоб пустоголовые недоросли не тащили в рот, что ни попадя.
Антис смотрел сквозь легата, не реагируя на подначку.
– Мне надо увидеться с кеем Кобадом. Где кей сейчас?
– Не знаю. Думаю, на Фравардине. Загородная резиденция в Сагларе осталась за ним – да воссияет…
В голосе Бижана не чувствовалось уверенности. Машинально начав титулование владыки, трубач оборвал фразу на середине и вздохнул.
– Значит, Фравардин…
Антис вновь отправился бродить меж клумбами, время от времени останавливаясь. Что-то вспомнив, он делал отмашку рукой – и двигался дальше. Бижан с Залем шептались на вехд-ар; легат приводил в порядок мундир, злобно чертыхаясь. Пыль и копоть намертво въелись в ткань. Трудясь над одеждой, Тумидус не выпускал из поля зрения всех троих вехденов – мало ли, что у них на уме?
«Вехдены из спецслужбы. Антис, впавший в детство. Вояка-помпилианец. Невропаст с тишайшей планеты Борго. Что могло свести вместе столь разных людей? – дивился Лючано. – Прихоть судьбы? Непостижимая воля высшего разума? Причудливое сплетение вероятностей? Что между нами общего?»
И впрямь, что объединяло их, кроме невероятного путешествия в большом теле, от которого у Лючано до сих пор голова шла кру́гом? При воспоминании о чуде, когда колоссальная мощь существа, уходящего в волну, подхватила его, увлекая, опрокидывая в пламенное небытие; при мысли о смерти и возрождении…
О, кукольника начинала бить мелкая дрожь. Его бросало в холодный пот, и он в ужасе захлопывал в мозгу незримую заслонку, чувствуя, что летит в пропасть безумия. Слишком сильное испытание для человека. Легат впал в истерику, вехдены с трудом вышли из ступора.