Синьора Сфорца такие сведения не удовлетворят.
Он продолжит исследования с упорством маньяка.
Встречаясь с «массари», крупными землевладельцами, разоренными банком «Байоцци и сын»; расспрашивая бывших наемников из отряда кондотьера далла Скала; подымая архивы суда над пистойскими ведьмами; беседуя с хирургами, утверждавшими, что врач Байони не зашивал разрез на матке, отчего сделанные его рукой кесаревы сечения неизменно влекли за собой смерть роженицы; изучая приказы рыбника Аньело, породившие волну арестов и казней…
– Он жив? – спросит Петер.
Старик Джованни наморщит лоб:
– Синьор Сфорца? Надеюсь, что да. Однажды он, собрав меж бедняками Неаполя дюжину сумасшедших, отплыл из нашей гавани. Куда? Точно сказать не могу, но ходили слухи, что в Алжир. Чудо Господне! – кровожадные пираты даже пальцем не тронули целителя. Наверное, сочли святым. Капитан «Милашки Чикитты» рассказывал, будто ему позволили основать общину на Джербе, островке близ алжирских берегов. Если капитан не врал, думаю, синьор Сфорца до сих пор живет там в окружении столь любимых им безумцев.
Петер наклонится к старику:
– Он кого-нибудь вылечил с тех пор?
– Нет, – ответит хозяин гостиницы. – Говорят, что нет.
– Ни одного человека?
– Ни единого.
Уже перебравшись в Болонью, лютнист и бродяга Петер Сьлядек узнает, что все попытки властей Неаполитанского королевства – вместе с иными государями Южной Италии – заселить остров Монте-Кристо, сделав его обитаемым, окончились трагедией. В первый раз взаимная резня среди поселенцев никого не удивила: на остров были сосланы амнистированные преступники, по извращенной природе своей склонные к насилию. Но когда история без видимой на то причины повторилась с мирными добровольцами из Тосканы и Романьи, власти решили больше не рисковать.
Господь свидетель, в Тирренском море хватает других, более гостеприимных островков.
А «Санта-Лючия» по-прежнему бесподобна.
Тихая баллада
Я плыву на корабле,
Моя леди,
Сам я бел, а конь мой блед,
То есть бледен,
И в руке моей коса
Непременно.
Ах, создали небеса
Джентльмена!
Нам не избежать молвы,
Моя леди,
Я ведь в саване, а вы —
В старом пледе,
То есть оба не вполне
Приодеты.
Я скачу к вам на коне:
Счастье, где ты?!
На крыльцо ступлю ногой,
Моя леди,
Вот для леди дорогой
В рай билетик.
Попрошу вас неглиже
В кущи сада…
Что? Ошибся? Вы уже?!
Ах, досада!
Расседлаю я коня,
Моя леди,
Не сердитесь на меня,
Мы не дети.
Над могилкою звезда,
Ночь покойна…
Ну, бывает. Опоздал.
Что ж такого?
«Но, господин мой, – возразил капитан, – откуда вы можете знать, что ваша рука находится там?» – «Я знаю, – только и ответил рыцарь. – Моя судьба там!» После этих слов он упал в обморок. А солдаты, отправившись в указанное место, с удивлением обнаружили железную руку своего господина спокойно лежащей на столе. При этом капитан отметил в донесении, что владельцы дома – пожилые супруги – были найдены мертвыми в своей спальне, причем у них на горле явственно проступали синяки от удушения.
Дитрих Шварц, «Тайны замка Хорнберг»
Рука сжимает горло
Отраженья:
Одно неосторожное
Движенье —
И в зеркале оскалится не-я…
Ниру Бобовай
– Кыш!
Крыса шмыгнула острым носиком.
– Кыш, чтоб тебя!
Сверкнув бусиной глаза, крыса подошла ближе. Она совсем не боялась Петера, и надо отдать должное крысьей проницательности: испугаться лютниста сейчас могла разве что мокрица, выбравшись из щели меж камней. Длинный голый хвост волочился по полу, выражая живейший интерес к узнику замка Хорнберг; лоснилась серая шерстка, а морда заострилась от дружелюбия. Слепой поймет: в этих казематах крысы питаются славно, чтоб не сказать – жируют.
– Кыш, зараза!
Обидевшись, крыса удрала в угол, где сидели Ганс Эрзнер и его мальчик. В профиль мерзкий грызун напоминал молодого барона Фридриха: радушие с клыками, гостеприимство с подвохом, и все мелкое, мерзкое, противное… Волею судьбы оказавшись в Байройте, пожалуй, самом дорогом городе Баварии, Петер Сьлядек к концу первой недели прожился вчистую, мыкаясь по кабакам и сочиняя похабные куплеты за миску кислой капусты. Клянчить подаяние мешала совесть, а досточтимые байройтцы с удовольствием слушали песни и даже плясали под лютню бродяги свои скучные танцы, но, увы, – позже выяснялось, что кошельки они неизменно забывали дома. Надо было уходить – быстро! не оглядываясь!.. – да только Петер подвернул ногу, спасаясь от злобного пса, и теперь изрядно хромал. Требовались новые струны; «Капризная госпожа» намекала также на приобретение запасного ремня, ибо старый протерся у пряжки, грозя лопнуть в любой момент.
Ну и последней каплей бед оказалось участие Петера в высокоморальном диспуте, когда бродячий проповедник Жигмон Фрейд на площади Трясогузки пустился в рассуждения: «Могут ли девицы и женщины без греха и угрызений совести показываться на улице и в церквах с обнаженною шеей и открытой грудью?»
– Могут-могут! – крикнул рядом со Сьлядеком какой-то мерзавец и удрал, а Петер с тех пор заимел славу распутника.
Даже кличку подвесили: Петер Блуд.
Поэтому встречу с тремя бравыми вояками из Хорнберга, сопровождавшими даму в черном, бродяга воспринял как дар судьбы. Его досыта накормили, позволили играть что угодно, выражая удовольствие буйными криками, похабщину не заказывали и даже попросили «на бис» сыграть «Канцону о пряничном домике» задом наперед, то есть от конца к началу. Просьбу Сьлядек воспринял как вызов своему мастерству и исполнил в наилучшем виде. Дама в черном благосклонно кивнула, старший из вояк отозвал лютниста в сторонку и предложил посетить замок его господина. Молодой барон, дескать, меценат и покровитель разного рода искусств.
Миннезингеров золотом осыпает.
О замке Хорнберг говорили разное. Большей частью прохаживались насчет старого барона. Нет, не так! – Старого Барона, ибо тот, скончавшись восемь лет назад в страшных муках, коих никто не видел, но все о них знали, окончательно сделался легендой. Обладатель железной руки, ползающей ночами с целью взять кого-нибудь за глотку. Искатель древних капищ и знаток кощунственных обрядов. Чернокнижник и колдун, разбойник и мятежник, грабитель с большой дороги и завзятый острослов. Короче, скончавшись восьмидесяти двух лет от роду в собственной постели, при большом скоплении чудес, чертей и сплетен, Старый Барон по сей день занимал умы всей Баварии. Говорили, что проклятый рыцарь, облачен в доспехи и закутан в плащ из мрака, с заката до рассвета прогуливается по стене замка. А с первым лучом зари взмахивает мечом, скрежещет зубами и, стеная: «Прощай! Прощай! И помни обо мне!..», растворяется в туманной дымке. Очевидцев этих прогулок было столько, что Петер иногда завидовал популярности мертвеца. Впрочем, лютниста занимало другое: как еретик, бунтовщик и пособник дьявола ухитрился благополучно дожить до преклонных лет, не попав под жернова знаменитой «Каролины», она же «Уголовно-судебное уложение императора Карла V», статья 44-я «О подозрениях достаточных и необходимых»?!