— Благодарю за заботу, — в тон ответил Гангея.
— Платить за проезд чем станешь? — поинтересовался перевозчик, разом забыв о возвышенном стиле. — Молитвами?
— Да уж сыщем, — улыбнулся юноша, порылся в котомке и извлек серебряную бляшку.
Перевозчик взвесил ее на корявой ладони, удовлетворенно кивнул и спрятал серебро в мешочек из тисненой кожи, что висел у него на поясе.
— Как звать-то тебя, парень? — поинтересовался он уже совсем дружелюбно.
— Гангея, ученик досточтимого Рамы-с-Топором, — на этот раз юноша не счел нужным скрывать свое настоящее имя.
— А я тебя знаю! — заявил вдруг перевозчик. — Лет двенадцать назад, незадолго до того, как Сатьявати моя на берегу отыскалась… Точно! Мать тебя к Парашураме отводила. Помню: нахальный такой малец, годков пять, и еще два брахмана с вами шли. Старые, а язык что гирлянда болтается…
— И я тебя помню! — встрепенулся Гангея. — Ты тогда нас чуть ли не с копьем к горлу допрашивал: кто такие и куда направляемся!
— Было дело, — кивнул Юпакша.
Так, болтая ни о чем, они вскоре достигли берега.
— Ну, бывай, ученичок, — махнул рукой Юпакша, отчаливая. — Как мыслишь: свидимся еще?
— Может, и свидимся, — согласился Гангея.
Углубившись в лес, он мигом выбросил из головы и перевозчика, и его рассказ. Вернее, приказал себе выбросить.
Сын Ганги даже не подозревал, что им со старостой рыбачьего поселка действительно доведется свидеться. При весьма удивительных обстоятельствах.
5
— Очистился? — бросил через плечо Парашурама, когда Гангея вышел на поляну перед хижиной аскета.
Подвижник был занят важным делом: колол дрова. И отрываться от этого почтенного занятия, дабы лицезреть вернувшегося ученика…
Смеетесь, уважаемые?
— Очистился, гуру, — юноша почтительно припал к земле.
— И видел Небо?
— Видел, учитель.
— Что ж, проверим, что ты там высмотрел, — проворчал Рама-с-Топором. — Садись и жди.
Гангея поспешно выполнил указание учителя и уселся за его спиной, скрестив ноги, как положено.
Еще минут десять топор (не подарок Шивы — другой, попроще) равномерно взлетал и ухал, раскалывая внушительную колоду на одинаковые чурбашки, наконец Парашурама отложил его, потянулся всем телом и удостоил ученика мимолетного взгляда.
— Готов?
— Да, гуру.
Парашурама молча сел напротив, потом аскет еле заметно, кивнул, и два практически обнаженных человека одновременно прикрыли глаза, сосредоточиваясь.
Со стороны могло показаться, будто воздух вокруг обоих вдруг стал вязким, видимым, загустел патокой, заструился пеленой, сплетаясь в причудливые узоры…
Но это — если смотреть со стороны.
Те немногие, кто умел смотреть ИЗНУТРИ, увидели бы совсем иное.
* * *
«Добро пожаловать, герой!» — беззвучно рассмеялся у тебя в мозгу голос учителя.
И семь стрел с наконечниками «зуб теленка» разом ударили в доспех.
Ты еще только приходил в чувство, помня себя обнаженным, сидящим перед ашрамом, — а навыки и двенадцатилетний опыт все решили сами, наплевав на удивление, отбросив растерянность и собрав волю в единый кулак. Боевая колесница вздрогнула под ногами, щелкнул бич, истошно заржали кони, вся пегая четверка, и ты мельком отметил, что часть стрел обломалась о панцирь и вороненый металл наруча на деснице, часть застряла в щелях, не причинив особого вреда — лишь по оцарапанной щеке лениво сползла одна-единственная капля крови.
Тихая, сытая, как детеныш леопарда, который вымазался в красном песчанике от ушей до кончика хвоста.
Правый бок колесницы развернулся в сторону, откуда летели стрелы, вихрем рванули с места пегие скакуны, и ты получил минуту передышки — Рама-с-Топором не станет разить того, кто совершает прадакшину, круг почета, отдавая дань уважения достойному противнику.
Поле боя расстилалось перед тобой. Огромное, невозможное, и битва была в самом разгаре. На левом фланге пешие копьеносцы сдерживали натиск боевых слонов, разя гигантов в хобот и основание бивней, сотни колесниц искусно маневрировали, сражаясь за «ось и чеку», вынуждая противника повернуться лицом к солнцу, сцепиться дышлами с союзником или подставить спину, — а в отдалении длилась и все не могла прекратиться дикая рубка всадников.
Ты уже знал, что из дравидов-южан выходят самые лучшие пехотинцы, стойкие в обороне и расчетливые при атаке, арии Мадхъядеши искусны, как никто, в колесничном бою, племена Запада предпочитают сражаться конно и потому за любые деньги берут табуны камбоджийских лошадок, ну а Восточные анги, бородатые упрямцы, испокон веку славились умением превращать слонов в боевые крепости.
И тебя не смущало, что у тьмы бойцов было всего два лица: твое и учителя.
Возница-близнец покосился на тебя через плечо и хрипло расхохотался.
Давно, в конце третьего года обучения, когда ты наконец понял, как бабахает Прадарана и в азарте едва не спалил половину леса, учитель перенес изучение боевых мантр сюда. «Где мы?» — спросил ты, изумленно оглядываясь по сторонам. Метательный диск с острыми как бритва краями снес тебе голову — лишь когда ты вновь ощутил ее на своих плечах и не осмелился заплакать, учитель ответил. «Мы в начале Безначалья», — буркнул Рама и погнал прочь свою колесницу, отходя на пять бросков жезла, дистанцию лучников.
Прошло еще два года, прежде чем ты узнал, а частью догадался: от того Безначалья, где молчит Предвечный океан и сражаются боги с асурами, вас отделяет тонкая, но несокрушимая стена. Пожалуй, для Парашурамы в ней нашелся бы пролом, а то и дверца, но глупым юнцам лучше учиться бабахать здесь, где ничего не бывает всерьез и навсегда.
Потому что тело юнца в это время сидит перед ашрамом, и в нем, в этом теле, золотоносным осадком копится мастерство и умение.
Не ответив на сегодняшние вопросы, учитель молча ответил на позавчерашний: как мы будем изучать колесничный бой, если в ашраме нет не то что коней с колесницей, а даже мало-мальски сносного доспеха?!
У Рамы-с-Топором было поле боя.
Свое.
Теперь — одно на двоих.
Сознание послушно наполнилось ледяной прохладой, Ваю-Ветер пронзительно свистнул, выдувая из закоулков хлам мыслей, и пока твои руки, все, сколько б их ни было, послушно управлялись с поводьями, луками, дротиками и слоновьими стрекалами, губы машинально выговорили первые слова боевых мантр. Паутина пришла сразу. Тускло-синяя, светящаяся паутина, сквозь которую ты уже умел видеть битву, не путая явь с марой. Черные мухи ползали в переплетении нитей, сытые мухи с зеленоватым отливом, временами запутываясь и начиная дико трепыхаться. Надо было, не прекращая чтения мантр, выводить из дальнего угла сети паука, толстого хозяина с мокрыми от яда жвалами, и гнать его к пленнице.