Теплое воздушное течение мягко приподняло Гильфи и понесло вперед. Ей было тепло. Уютно. Она могла лететь так очень долго, без устали, до самого моря Хуула, до самого дома.
Так почему же она медлит? Странная песня звала ее покинуть теплое воздушное течение и развернуться навстречу суровому морскому ветру… Но зачем?
«Смогу ли я следовать сну?»
И тут в желудке у Гильфи стало зарождаться какое-то странное, до сих пор неизведанное чувство. Это была не дрожь страха, но что-то непонятное, похожее на восторг.
«Но ведь я не вижу снов! Это Сорен у нас сновидец! Это у него бывают звездные озарения. Его сны часто сбываются…»
Гильфи знала, что в ткани сновидения существуют невидимые обычной сове прорехи и Сорен обладал даром смотреть сквозь них. Но сейчас Гильфи почему-то казалось, будто и она смотрит сквозь такое отверстие и видит тот же сон, что и Сорен.
«Как странно! — подумала она. — Мы как будто заглядываем туда с разных сторон».
— Сорен! — беззвучно прошептала она. — Наберись терпения и не отчаивайся. Я обязательно вернусь! Но пока мне нужно кое-что сделать.
Она должна вернуться обратно. Должна добраться до Ледяных Клювов, потому что хоть Ифгар с Граггом и не узнали самого важного, но они все равно могли предупредить Чистых о готовящемся вторжении и погубить всю операцию.
Значит, Гильфи должна убедить Ледяные Клювы, дивизии Глаукса Быстрокрылого и кильских змей оказать помощь Ночным Стражам!
Гильфи вырвалась из мягких объятий теплого воздушного течения и помчалась навстречу катабатическим ветрам. Она полетит на остров Черной Гагары, хотя бы все ветра в мире пытались ее остановить! Ради Сорена, ради Великого Древа и Ночных Стражей она готова была слетать в сам Хагсмир и обратно!
Каким-то чудом она находила в свирепых ветрах безопасные туннели, какая-то неведомая сила помогала ей обнаруживать слабые края, где катабатические вихри стихали и выдыхались. Что-то гнало ее вперед и подсказывало путь…
А в это самое время на вершине самой высокой скалы на острове Черной Гагары сидела белая полярная сова Снорри. Она первой увидела Гильфи и запела новую песню. Это была песня о самом редком цветке Северных Царств, о хрупком и смелом растении, которое совы называют иссенблюменом, или ледяным цветком.
На краю лавины снежной,
Где земля со льдом граничит
И ветра свирепо воют
Над безжизненной равниной,
Там растет цветок чудесный,
Не страшащийся мороза,
Не пугающийся стужи.
Он один находит силы
Жить на самой тонкой кромке
Между гибелью и жизнью,
Между вечной тьмой и светом.
Как отважный иссенблюмен
Не сдается льду и смерти,
Так и крошечная птица —
Легче пуха, мельче снега —
Храбро спорит с силой ветра.
Пусть ревет свирепый вихрь,
Пусть неистовствует море —
Ярость северной стихии
Нипочем малютке-эльфу.
Дрожь желудка, робость сердца
Отступают перед долгом.
Ради дружбы, ради друга,
Все она преодолеет,
И ничто не остановит
Крыльев этой птицы храброй.
О, прекрасный иссенблюмен!
Ледяная роза снега,
Глетчера цветок любимый,
Лилия штормов и ветра!
Ты тверда в своем цветенье,
Торжествуешь ты, над смертью
И цветешь во славу жизни!
Ты сродни отважной птице,
Сила в вас одной природы,
В мужестве своем вы — сестры.
Ибо храбрые — тщедушны,
Ибо слабые — всесильны,
Ибо робкие — находят
Силы для борьбы
Со смертью
И встают на бой за правду!
— Как ты думаешь, когда начнется? — спросил Копуша.
— Что начнется? — не поняла Эглантина.
— Вторжение, что же еще! — ухнул Сумрак.
— Думаю, уже скоро, — сам ответил на свой вопрос Копуша. — Думаю, именно для этого собрали всепогодников.
— Да, — кивнула Отулисса, — полагаю, ты прав. Эзилриб не случайно так обрадовался, когда штурмовой отряд вернулся с разведки над морем.
— Как ведет себя Сорен в Клюве всепогодников? — спросил Копуша у Отулиссы.
— Отлично, — ответила она. — Весь вопрос в том, собирается ли он сражаться. То есть я хочу сказать, не ясно, насколько пассивным окажется его участие в предстоящей войне.
Сорен, сидевший на ветке напротив слухового окна, слышал каждое ее слово. В мгновение ока он ворвался в дупло и закричал:
— Сейчас я скажу тебе, насколько! Мое участие не имеет ничего общего с обучением идиоток, вроде Виззг и Ищейке использованию огненного оружия. Всем ясно? — Он развернулся и вспорхнул на жердочку прямо напротив Отулиссы. — Я буду сражаться, Отулисса. Можешь не сомневаться. Клянусь Глауксом, я буду участвовать в этом сражении всем своим сердцем, всем разумом и желудком.
— Вот и прекрасно, — слегка смущенно ответила Отулисса. — Я просто спросила.
Копуша давно заметил, что с тех пор, как у Сорена выявилось желудочное отторжение, он стал заметно отдаляться от своих друзей.
Копуше это совсем не нравилось. Перед лицом будущей войны они должны оставаться сплоченными и дружными. В любую битву они всегда шли крыло к крылу, поддерживая и укрепляя друг друга.
Сейчас это было особенно важно. Копуша понимал, что нужно во что бы то ни стало добиться былой сплоченности, вот только единственный способ, который приходил ему в голову, нельзя было назвать особо… достойным.
— Я не хочу прерывать вашу интересную беседу, — небрежно заметил он, хотя на самом деле только этого и добивался, — но пока мы тут мило болтаем, наверху идет заседание парламента…
— В корни! — хором крикнули Сумрак с Отулиссой.
— Вы прочли мои мысли, — скромно потупился Копуша.
— А мне можно с вами? — спросила Эглантина.
— Разумеется!
Сумрак посмотрел на Сорена, не решаясь спросить, пойдет ли он с ними.
— Конечно! — с легким удивлением ответил Сорен. Неужели Друзья могли поверить в то, что он так сильно переменился?
* * *
— …Таким образом, достопочтенные члены парламента, — царственно провозглашал Борон, — враг ожидает, что мы начнем вторжение в ночь лунного затмения, причем первый удар обрушим на Филиновы ворота. У них есть основания так считать. Филиновы ворота представляют собой самый простой способ проникнуть в каньон. Но эта простота обманчива. Во время своей миссии по обезвреживанию Дьявольских Треугольников Сорен с Бубо обнаружили, что этот участок охраняется нашими врагами сильнее всего.