Сектор, официально именовавшийся «Сектором сезонной статистики», они называли по-всякому, даже «Семеро Сукиных Сыновей». «Драй Эс» предложил он сам – в честь популярного чистящего средства. Маленький тюбик с зеленой полосой, «Производство Германской Демократической Республики»… Интересно, что сержант понимает под словом «стрелок»? Так они себя никогда не звали. Значит, о тирменах Артур не слышал.
Что не может не радовать.
– Стрелком стать хочешь, Артур Николаевич? – Старик уставился в стену поверх фотографии Настасьи Кински. – В высшую касту перейти?
– Д-да!
Артур вскочил – и замер, остановленный резким движением ладони.
– Садись, не мельтеши. Если честно, присматривался я к тебе. Но стрелок должен уметь стрелять…
Бывший сержант открыл было рот, но второй резкий жест заставил его прикусить язык.
– Присматривался. Не подойдешь. По здоровью.
Теперь следовало выждать, пока горячий «афганец» не поднимет стул за одну ножку два десятка раз, не предложит отстоять полчаса на голове или не начнет жонглировать пудовой гирей. Если Артур не поверит, дело может дойти до Великой Дамы. Не хотелось бы, жаль парня!
– А теперь слушай, – начал Кондратьев, когда стул вернулся на место. – У тебя черепное ранение, серьезное. Даже в обычной жизни – ничего хорошего, сам говорил. А когда ты начинаешь стрелять… Сказать, что бывает?
В глазах Артура мелькнула странная обреченность, и старик понял: не ошибся. И прежде, не подпуская сменщика к серьезному делу, и теперь.
– Ты целишься, смотришь на мишень, а мишень исчезает. И ты видишь врагов, гадов, уродов, «педер сухте». Так, Артур Николаевич?
Вместо ответа сержант громко охнул. Старик отхлебнул чая и перевел взгляд с улыбающейся Кински на хмурого сосредоточенного Артура, запечатленного неведомым сослуживцем на фоне мрачных скал. «Возле Г-герата», – пояснил сменщик, прикрепляя фотографию к стене.
Петр Леонидович сейчас каялся, что откладывал разговор до последнего.
Жалость – плохой советчик.
– Ты стреляешь в них, убиваешь одного за другим – и тебе становится лучше. Потом, если с этими «сухте» в жизни случается беда, ты начинаешь верить, что это – твоя заслуга. Так? Отвечай!
Тяжелый вздох, нервный хруст пальцев.
– Т-так. Да!
– А ты стреляешь дальше. Мишеней нет, там снова лица. Не враги, не «сухте» поганые – незнакомые, ни в чем не виновные. Ты убиваешь их, и тебе хорошо. Очень хорошо, Артур. Так? А потом… Потом ты вновь начинаешь узнавать в мишенях… Сказать, кого именно?
– Н-нет! Я не хотел… Не с-стрелял!..
– Стрелял! Не ври мне! Стрелял, и с удовольствием!
Отводить взгляд от старых фотографий Петр Леонидович не стал. Смотреть на Артура в этот миг не хотелось.
– Я н-не… Случайно!.. Это т-только мишени, ерунда, жестянки…
Рядом с гератским фото висело другое. Бравый сержант перед дембелем – веселый, довольный жизнью, в сдвинутой на ухо панаме. Не Афган – Средняя Азия, Бухара. Почти дома.
– Только мишени, – машинально повторил старик. – Ерунда и жестянки…
Фотографии стали маленькими, подались назад, словно пытаясь скрыться в густой зелени июньского леса. Но стрелка, берущего прицел, это не смущало. Рука привычным движением взялась за цевье. Выстрел, выстрел, выстрел. Без промедления, без промаха, без пощады…
Почудилось. Слава богу!
Он встал – хрустнув коленями, рывком. С громким стуком отставил в сторону стул. А сейчас – главный калибр!
– Спросишь, Артур Николаевич, откуда я все знаю? Мысли читать не умею, да и без надобности мне телепатия. Ты здесь психа Канариса помянул? Старшину запаса Андрея Ивановича Канари? Он тоже хотел стать стрелком: наилучшим. Лупил по всему, что видел. Кто он теперь, пояснить – или не надо? Хочешь на пару с ним работать? Два брата-акробата? Орденами поделиться?!
И, предупреждая вопросы, произнес голосом холодным, мертвым:
– В секторе «Драй Эс» нас семеро числилось. Великолепная семерка. Остались двое – я и Андрей. Ему очень повезло в сравнении с остальными. И тебе повезло, Артур Николаевич, – поговорили вовремя. У самого краешка, считай.
Теперь – улыбнуться, искренне, с облегчением. И не отводить взгляд. Шок у парня пройдет, поболтаем о чем-нибудь спокойном: физзарядка, знакомый невропатолог, насчет двух недель мы погорячились, никто Артура не гонит, никуда не торопит…
И – звать сменщика по имени, без отчества.
Чай был выше всяких похвал. Бра «Привет из Сочи» честно пыталось обеспечить уют. Трудный день заканчивался вполне прилично.
…Петр Леонидович солгал в одном – старшина Канари все-таки стал тирменом. Самым лучшим, самым удачливым из всех, кого приходилось встречать за свою жизнь тирмену Кондратьеву. Именно об этом он и написал в давнем рапорте. Нельзя возлагать бремя неудобоносимое на тех, кто не готов. Обычного стрелка учат много лет, тирмена – целую жизнь. С той секунды, когда рука нащупывает в кармане маленький серебряный кругляш с запрещенным двуглавым орлом и короной над цифрой «5».
«Полюби меня немножко, молодца! Подарю тебе сережки с мертвеца!..»
Чтобы взглянуть на табличку, пришлось вначале сдвинуть налезшую на самый нос шапку-ушанку, поднять голову, а потом долго моргать: непрошеная снежинка угодила аккурат в левый глаз. Вдобавок ныла шея – застудил, немудрено. Матушка всегда следила, чтобы он надевал по такой погоде шарф. Только где его нынче возьмешь, шарф? Хорошо, шапку не потерял.
«Средний проспект».
Пьеро прочитал надпись на желто-черной жестяной табличке дважды, прежде чем понял, что именно не так. Нет привычной «яти», сменили. Мальчик всмотрелся, уклоняясь от наглых снежинок. Нет, не сменили, просто закрасили. Была буква – нет ее. Холодно, сыро, «яти» нет, и очень хочется есть…
Он глубоко вздохнул, поморщился от боли.
Позади 12-я Василеостровская линия, впереди – неведомый Средний проспект. Чужой холодный город, закрытые двери подъездов, равнодушное «нет такого, забрали», встретившее его по адресу, заученному три месяца назад.
Очень хочется есть… Нет, не хочется.
Нельзя.
Пьеро сунул покрасневшие от холода ладони в карманы шинельки и решил идти прямо по проспекту. Так советовал папа: если заблудился, иди самой широкой тропой. Правда, тогда они были в лесу, а сейчас вокруг пятиэтажные дома бывшей столицы – города Петрограда, который отец упорно именовал Санкт-Петербургом. На все возражения отвечал: город назван именем Апостола, а не какого-то ординарного Петра, будь это Петр Романов, Петр Столыпин, Петр Бернгардович Струве или даже малолетний шкодник Пьеро.
Мальчик потянулся к ноющей шее, еле удержавшись от стона. Правильнее всего вернуться на вокзал, все равно на какой, но лучше – на Московский. Найти что-нибудь поесть, затем пытаться подцепиться к поезду. Но он знал: не доберется, сил не хватит. Идти по проспекту еще сможет, значит, надо идти, идти…