– Специально для вас, Пьеро, – невозмутимо прокомментировал Ак-Арвах. – Насколько я понимаю, Чикаго. Сейчас там жарко, господин Нитти шалить изволит. А теперь – держитесь!
Вовремя предупредил. Одно из авто, огромное, черное, притормозило у тротуара. Ударили автоматные очереди: слева, справа, со всех сторон. Петр заметил, как ткнулся лицом в рулевое колесо шофер.
– Из «Томпсонов» бьют…
А улица уже исчезла, уступив место грязному истоптанному полю. Жиденькая цепочка солдат в незнакомой светло-зеленой форме двигалась куда-то влево…
– Китай. Надоели «ходи», сил нет! – Ак-Арвах поморщился, покрывало зашелестело, скрывая «четвертую стену». – Ну как? «Ша Чуань» – окно в реальную жизнь, причем, как правило, в самые драматические ее моменты. В минуты, так сказать, роковые. Можно не только присутствовать, но и ружьишком баловаться. Наше начальство не против: в этом синема людишки, считай, заранее мертвые. Пиф-паф, ой-ой-ой!..
Окно в жизнь? Нет, не в жизнь, Пьеро. Не в Жизнь!..
– Ружьишко, конечно, больше для гостей. Здешних аксакалов и прочих саксаулов за локти оттаскивать приходится. Они же, кроме своих гор, ничего не видели!
Петр представил, как поднимает «Lee-Enfield», целится в чью-то спину…
– Позвольте спросить… Лавина-то зачем? А если бы я не справился?!
Темные глаза Ак-Арваха с удивлением моргнули.
– Так ведь справились, Пьеро! А мне убедиться следовало, того ли человечка прислали. Да что вы, право, волнуетесь? Она вас любит!..
– Любит она тебя, – непонятно сказал дядя Петя.
Усы старика торчали, завиваясь вверх, и задумчивое морщинистое лицо от этого делалось комичным, словно в мультике. Или в фильме про Дон Кихота. Захочешь вспомнить тирщика, вспомнишь усы, и все. Остальное смазывается, будто вам на день посадили зрение.
– Меня так не любила. Взяла, это да. Хранила. Хорошее оружие надо беречь: чистить, смазывать. Меня хранила, а тебя любит. Оттого и ведет быстро…
Старики часто говорят сами с собой, вспомнил Данька. Возраст сказывается. Должно быть, история с коварным зрением потрясла Петра Леонидовича до глубины души, вот и заговаривается. Сколько ему лет? Шестьдесят? Шестьдесят пять? Где-то так…
В тире он оказался случайно. Можно сказать, от радости. Хотя поначалу радостью и не пахло. Ночью спал плохо. Перенервничал, вот и снилась разная чушь. Лес с фотографиями вместо листвы. Винтовка в руках. Главное, он никак не мог взять в толк, что это за винтовка. Она все время менялась: трехлинейка, самозарядная «Токаревка», памятный «Barret», штурмовой «Вепрь», карабин Симонова… Оборотень, не оружие. В лесу гулял незнакомый дядька, похожий на офтальмолога Свитенко, кандидата медицинских наук. Вокруг дядьки по удивительным траекториям летали четыре воробья. Воробьев непременно надо было подстрелить. Данька целился, стараясь не зацепить будущим выстрелом ни одну из фотографий, винтовка превращалась в финский автомат «Valmet» с плечевым упором в виде трубы, дядька уходил, воробьи насмешливо чирикали…
Проснувшись, он долго лежал, боясь открыть глаза. Голову словно стальным обручем стянуло. Выпить анальгинчику? Нацепить мамины очки и бежать к доброму окулисту? Нет, доктор сказал: послезавтра… В раздумьях, страдая от несильной, но тягучей боли в висках, Данька не сразу заметил, что уже минут пять лежит, разглядывая трещинки на побелке потолка.
Мелкие, еле заметные трещинки.
Будильник показывал половину десятого.
Мама ушла на работу, оставив записку: мол, если что не так, звони, я отпрошусь. Записку он прочел десять раз подряд, наслаждаясь самим процессом чтения. С каждым разом отодвигал листок бумаги все дальше от лица, вытягивая руку до ломоты в плече. И начинал читать по новой: если что, звони…
Буквы были крупные. Ах, мамина заботливая предусмотрительность!
Больше часа он бродил по квартире, разглядывая жилье. Кольца на шторах. Фурнитуру польской «стенки». Замазанные цементом щели между плитками в ванной. Двор, открывшийся глазу в окне кухни. Мусорные баки во дворе. На баках вертелись кошки. Отчетливые, превосходные, замечательные кошки: усы, лапки, хвосты. Боль в голове утихла без анальгина. Есть не хотелось. Хорошо бы выпить чаю…
Данька заварил «Черную Грацию». В чае, если верить рекламке, отпечатанной меленьким шрифтиком, была масса почек, придающих напитку чудесный вкус и утонченный аромат. Впрочем, сейчас он с удовольствием выпил бы и «дровяную сечку», как мама называла скверные, дешевые чаи. Да, мама… Он позвонил ей на работу. Узнал, что Наталья Ильинична на совещании. Попросил передать, что звонил сын и у сына все в порядке. Да, в порядке. В полном. В наиполнейшем. Все просто замечательно. Спасибо, я тоже рад.
Оделся и побежал в тир.
Любуясь по дороге городом, словно попал сюда впервые.
– Здравствуйте, дядя Петя!
Тирщик кивнул. И потом долго, не перебивая, слушал рассказ о военкомате.
Они сидели в знакомой каморке наверху. Посетителей не было: слишком рано. Взрослые на работе, молодняк учится. Парк пустой, на утренних киносеансах даже скидка не помогает: в зале три калеки.
Петр Леонидович подумал и запер тир изнутри.
– Значит, не будем спорить, – подвел он итог Данькиной истории. – Пошли, белобилетчик.
– Куда, дядя Петя? На «минус первый»?
– Сначала на «минус первый»…
В боевом тире дядя Петя задерживаться не стал. Поманив парня рукой, он прошел мимо огневого рубежа к мишеням и пулеулавливателям с антирикошетным покрытием. Туда, где блестел рельсовый путь для движущихся целей. Разумеется, гораздо меньший, чем на открытых стрельбищах. Данька знал, что там, согласно правилам, горизонтальная часть рельсов двадцать семь метров в длину, а наклонные правая и левая части – по пятнадцать метров. Здесь наклонные части были совсем коротенькие, хотя и оборудованные в высших точках стопорно-пусковыми устройствами: удерживать тележку на месте до команды. Левый коридорчик заканчивался металлической дверью. При Даньке дверь еще ни разу не открывалась. Он был уверен, что там хранится разный хлам.
Сейчас уверенность поколебалась.
Дядя Петя достал ключ с витиеватой бородкой, отпер висячий замок.
– Не боишься?
Вспомнилось, как они впервые спускались на «минус первый». Данька тогда трясся от страха, ожидая, что тирщик убьет его, расчленит и спустит в канализацию. Или оставит лежать для устрашения будущих любопытных мальчиков. Три года прошло. Куча времени. Мальчик вырос, стал большим. Мальчик хочет в армию, а армия мальчика не хочет.
– Нет.
Страха не было. Был интерес и азарт: что там?
Артур, хитрец, о тайном ходе не рассказывал…
– Артуру сюда дороги нет, – словно читая мысли, буркнул дядя Петя. – Запомни раз и навсегда. С Артуром про «минус второй» лучше помалкивай. Незачем дразнить голодную собаку куском мяса. Укусить может. Он и так сюда рвался, всю плешь мне проел…