Так бывает, когда в компьютере не прочитывается дискета, из-за чего на экране монитора вместо связного текста всплывают сочетания загадочных символов, переплетенные обилием цифр и знаков препинания.
— Авангард, — заключал в таких случаях владелец ЗАО «САМ» и продолжал наблюдать за творящейся в его голове бессмыслицей в надежде извлечь из хаотичного роения слов хоть что-нибудь конкретное. К вящему сожалению Игоря, из этой затеи ничего не получалось.
Бизнесмен усматривал в забавных, но одновременно и настораживающих состояниях некоторое сходство с выкрутасами некоторых художников, когда на их полотнах присутствуют вроде бы все атрибуты живописного искусства: колорит, свет и тень, композиция, но в то же время нет ни одного узнаваемого предмета. При этом порой кажется, что ты вот-вот отыщешь ключ к решению предложенной загадки и назовешь изображенное знакомым словом. Но нет, этого не происходит!
Находил место в анализе Игоря и опыт сновидений, которые вроде бы ясны и запоминаемы, но стоит пробудиться, как вся информация тотчас стирается и ты не можешь восстановить ни одного конкретного момента, потому что это уже не из чего сделать.
Кумиров не мог сказать, будто его очень пугают эти новые состояния. Подтрунивая над самим собой, Игорь думал о том, не может ли подобный бред полностью подменить его здравомыслие? Что с ним тогда станет? Кто будет с ним возиться? Вообще, откуда у него этот недуг? Или это порча? Не могло же на него подействовать отравление отца?! А мать? Все-таки наследственное? А если… Ну да, у него же — СПИД. Так это со всеми так бывает? Надо бы при случае расспросить ветеранов…
* * *
Сегодня Кумиров обнаружил хаос в голове после внезапно одолевшего его полуденного сна, так что некоторое время еще полулежал в мягком кресле, словно бы даже затаившись, и пытался отследить возникновение в холостых усилиях мозга хоть одной полноценной мысли. Вскоре, впрочем, работа мозга наладилась, и Кумиров принялся мысленно репетировать грядущую встречу с доверенными лицами.
В машине Игорь заглянул в зеркало заднего вида и адресовал своему отражению самые лучшие пожелания. Он вполне сознавал свою любовь к этому обаятельному и властному мужчине, которого знал уже больше сорока лет, и всегда находил с ним общий язык. Конечно, Кумиров не отказался бы от более классической архитектуры лица, хотя, если признаться, сохранял многолетнюю привязанность к изначальным, пусть не совсем внятным, формам.
Игорь догадывался, что существуют и иные оценки его внешности. Например, вполне уместно было сравнить его с попугаем Особенно в отношении формы головы, которая даже своими кивками и наклонами повторяла манеры говорящей птицы.
Кумировский нос за свою крючковатость с детства был прозван клювом. К тому же эта часть лица имела свойство краснеть и белеть, что также не оставалось без внимания окружающих.
Верхние передние зубы у Игоря были несоразмерно крупными, и, когда рот был сомкнут, они часто выезжали на нижнюю губу, будто бы закусывая ее в некотором беспомощном смущении. Эта особенность, в свою очередь, роднила президента ЗАО «САМ» с грызунами.
Кумирову не раз рекомендовали обратиться к стоматологу, чтобы подпилить чрезмерные резцы. Он не возражал, но и не спешил расставаться со своим изъяном. Чтобы скрыть неправильный рисунок нижней части лица, Игорь после окончания института отпустил усы и бородку, отчего обрел сходство с живописными изображениями испанских герцогов, кардиналов и других сановных персон средневековья. Окружение Кумирова, да и он сам не раз дивились тому, сколь легко бородка может придать даже самому карикатурному лицу черты благородства, значительности и респектабельности.
Проезжая мимо станции Удельная, Кумиров с любопытством разглядывал нищих. Одни из них ухитрялись торговать каким-то украденным вторсырьем, другие лишь уныло клянчили, пользуясь пробкой у железнодорожного переезда и без единого слова курсируя между машин.
Один раз, стоя на переезде в ожидании поднятия шлагбаума, Кумиров расслышал разговор проходивших мимо его машины людей. Эго были мать и двое сыновей примерно восьми и шести лет. Все трое увлеченно спорили о том, какую сумму они сегодня на самом деле сэкономили: пятьдесят копеек или рубль? «Рубль, который, по сути, меньше советских десяти копеек, — с приятным холодком в суставах подумал бизнесмен. — И как это для них важно! Каков же доход этой, вероятно неполноценной, семьи: четыреста, пятьсот рублей, тысяча? Вряд ли больше, если судить по их экипировке. Но это ведь столь ничтожные копейки, которых может хватить одному человеку при усиленной экономии разве что на неделю, а дальше?..»
Еще несколько лет назад, пока улицы размозженной сверхдержавы не заполонили люди, выброшенные из жизни и, по сути, приговоренные политической катастрофой к смерти, Игорь Семенович, блуждая по дальнему зарубежью, недоумевал — почему тамошних бомжей никто вроде бы не удостаивает должным вниманием: они ведь такие же люди! И только здесь, на родине, бизнесмена вдруг озарило: добропорядочные граждане, во-первых, боятся бродяг, поскольку только один их вид напоминает им о том, что и они сами в любой момент могут оказаться в их зловонной компании; во-вторых, они, несомненно, завидуют тем, кому уже почти нечего терять; ну и, в-третьих, они ненавидят этих обреченных за то, что те согласились со своей судьбой, и с загробной улыбкой, инфернальным смешком приветливо ждут своей очереди на удаление из неудавшейся игры под названием «человеческая жизнь».
Анализируя собственное самаритянство, Игорь только с серьезным усилием мог вспомнить случай, когда «спонсировал» уличных побирушек. Задумавшись, он объяснял это тем, что не подает милостыню не по причине собственной скупости, а лишь потому, что старается не нарушать незримой, но ощутимой оболочки, изолирующей его от этой касты неприкасаемых и обреченных, подобной толпам прокаженных, бродящих среди отвергнувших их людей с шутовскими знаками отличия. Впрочем, он ведь и сам был отмечен, по жалуй, наиболее позорным для двадцатого века клеймом. Это значит, что особой разницы между ними не существует. У него СПИД физический, у них — социальный. Их беда — наглядна, его распад происходит пока что незримо.
Факт игнорирования попрошаек принуждал бизнесмена к оценке собственных человеческих качеств, и Кумиров задавал себе хорошо знакомый с детства вопрос: какой он на самом деле — хороший или плохой? Тотчас после появления этого вопроса возникал и другой: а по какой, собственно говоря, шкале оценивать свои свойства? Это ведь, согласитесь, довольно существенная деталь — кто и как тебя воспринимает? Ведь каждый из нас для одного — плохой, а для другого — хороший. Правда? Ну, например, ссудил ты кому-то безвозмездно тонну баксов, ну просто подарил, — что же, разве после такого жеста ты не станешь для этого человека хорошим? Впрочем, может быть совсем наоборот — он тебя возненавидит и проклянет! Здесь ничего нельзя сказать наверняка, хотя в итоге тебя будут считать тем или другим, то есть прозвучат разные мнения, которые еще придется каким-то образом подсчитывать, чтобы вынести определенный приговор. Только вот, пожалуй, если поразмыслить, — можно ли кого-то признать хорошим, если хоть один из десяти, из ста, даже из тысячи воскликнет: нет, он — плохой! Ну и, естественно, наоборот, какой же ты плохой, если, скажем, твоя мать или жена произнесет: не судите его строго, он — хороший! Вот так-то, господа судьи!