Молодой человек извиняюще улыбнулся и отступил.
— У меня встреча. В следующий раз.
Девушка горестно кивнула.
— Ну да, ведь в нашем распоряжении вечность.
— Именно! — Он развернулся, чтобы уйти, и тут она не сдержалась и выкрикнула:
— Ты мне все обещаешь эту вечность. А я просто хочу, чтобы ты был рядом со мной — сейчас, сегодня, и завтра, и...
Он посмотрел на нее через плечо так удивленно, словно она сказала величайшую нелепость на свете, и спокойно произнес:
— Но это невозможно.
Ей хотелось спросить — почему? Но она просто молча смотрела на него — такого спокойного, снисходительного, безразличного, и ответ на незаданный вопрос проносился в голове под музыку тихим шепотом: «Его мир больше, его мир — это вселенная, и для него, в этой вечной, огромной вселенной ты лишь одна из миллиона интересных ему вещей. Солнце никогда не станет принадлежать кому-то одному. И Он всегда будет где-то, с кем-то и для кого-то, но только не для тебя одной».
Чувства смешались, она не понимала, чего больше жаждет: ударить его или обнять и не отпускать.
А когда он, так ничего и не добавив, не оборачиваясь пошел по коридору, ее охватил необъяснимый страх. Она была один на один с вечностью. Видела и чувствовала ее как бездонную черную пропасть, на краю которой стоит и куда уже полетели, точно в могилу, комья уходящей из-под ног земли.
Катя прислонилась к белой стене и закрыла глаза, медленно скользя ногтями по ее неровной поверхности, кроша штукатурку. И та, под музыку, белыми пылинками танцевала во тьме.
— Что это? — спросила Катя, переступая порог кабинета.
Лайонел вздрогнул и загородил от нее небольшую железную шкатулку с двумя замками, стоящую на письменном столе. Молодой человек был облачен в черный короткий фрак и нежно-зеленую рубашку.
— Ты готова? — едва заметно улыбнулся он, опуская железный ключ от шкатулки в карман брюк.
Девушка наклонила голову, пытаясь рассмотреть странную железную штуковину, которую принесли Лайонелу полтора часа назад. Похоже, вещица чрезвычайно занимала его, а вопросы о ней почему-то разозлили:
— Тебя это не касается, — отрезал он и, скользнув по ней оценивающим взглядом, уже мягче заметил: — Платье тебе идет.
Катя оглядела свои открытые плечи, белую грудь в нежно-зеленом корсаже, расшитом мелкими изумрудами, длинный зауженный подол и вздохнула:
— Я в нем едва могу двигаться! — Она притронулась к массивному колье из крупных изумрудов и бриллиантов на шее. — Тебе не кажется, что это... слишком?
Лайонел кинул прощальный взгляд на железную шкатулку, затем взял Катю под руку и вывел из своего кабинета.
Пока они шли по коридору — молчали, и девушка решила, что о вопросе он забыл, но, спускаясь по лестнице, Лайонел положил руку ей на плечо, его пальцы любовно погладили драгоценные камни.
— Сегодня все будут смотреть только на тебя.
Катя порадовалась, что, став вампиром, избавилась от человеческой слабости — краснеть.
— Спасибо, — придушенно выдавила она из себя, — теперь им будет на что полюбоваться.
Не дождавшись, когда он поспорит, что помимо украшений гостям есть на что посмотреть, девушка язвительно процитировала: «Подарки мужчины говорят лучше всяких слов!» Полагаю, Анжелика оценит. Ведь она будет?
— А ты боишься?
— Посмотри любой фильм, все бывшие любовницы такие коварные! — с наигранной веселостью отшутилась девушка.
На самом же деле, при мысли о встрече с идеальной красавицей Анжеликой становилось не по себе. Катя прекрасно помнила, как та вонзила в нее свои ногти, пустив кровь прямо на глазах у нескольких сотен вампиров. И как потом подослала своего слугу, чтобы убить. Рассчитывать на снисхождение не приходилось. Собственно, она не на ногу наступила этой могущественной и потрясающе красивой вампирше, а сделала кое-что похуже — заняла ее место.
Лайонел взял из рук Ксаны белоснежную шиншилловую шубу и, накинув Кате на плечи, распахнул входную дверь.
На улице к ночи подморозило, крыльцо покрылось сияющей в свете луны ледяной корочкой. Воздух по-прежнему был начинен весной, а в голове играли скрипки — бесконечная музыка, ставшая уже совсем привычной. Катя перестала различать композиции, они превратились в фон и почти не мешали.
Золотистая «Бугатти» ждала у ворот. Вид этой дорогой блестящей машины до сих пор вызывал у девушки противоречивые чувства. Та являлась напоминанием о том, каким жестоким подчас бывал Лайонел.
Уже сидя на переднем сиденье и, глядя на проносящиеся дома неосвещенной длинной улицы, Катя украдкой смотрела на красивое лицо своего водителя и ее подмывало спросить: что он чувствовал, когда переехал ничем неповинного парня? Но она не осмелилась. Вместо этого заговорила о другом:
— Ты обещал, что не выпустишь меня в свет раньше чем через месяц. Что-то изменилось?
— Да, — кивнул он.
— А что?
Когда придет время, узнаешь.
Что-то плохое? — понизила она голос.
Уголки губ Лайонела насмешливо дрогнули.
— Очень скоро ты поймешь, по сути, ничего хорошего у нас никогда и не происходит. А к плохому мы относимся философски.
— И как же это?
— У нас нет белых полос в жизни, у нас много черных дорог и ни одна из них не ведет к спасению души. Так какая разница?
Катя хмыкнула.
— Души нет у того, кто не хочет, чтобы она у него была. Моя на месте.
Лайонел засмеялся.
— Когда человеку отрубают какую-то часть тела, скажем, руку, некоторое время он может жить с чувством, будто все на месте, даже не отождествляя себя с калеками. Но это совсем не значит, что он сможет сидеть на веслах. И не значит, что в глазах окружающих он все тот же обладатель обеих рук! — Молодой человек бросил на нее иронично-сочувственный взгляд. — Если что-то и ноет в твоей груди, очень похожее на душу, так это мокрое место, где она когда-то была.
Девушка скривилась.
— А нельзя ли как-то более позитивно мыслить? — И не дав ему даже рта раскрыть, добавила: — Лучше скажи, от какого модельера мое платье, меня ведь наверняка спросят!
— Платье от мадам Талилу.
— Не слышала о такой.
— Талилу самый знаменитый модельер в мире — и нашем мире. За наряд от нее многие девушки готовы заплатить любую цену. Но шьет Талилу только для очень узкого круга. Считай, что тебе оказали честь.
— Или тебе, — невесело усмехнулась Катя.