Девушка долго молчала, глядя на Лайонела, и впервые видела его таким взволнованным и растерянным.
— Какой бред, — наконец прошептала она и отвернулась. — Неужели, чтобы бросить меня, ты сочинил все это? — Катя посмотрела на него через плечо. — Трус! Просто скажи, что не любишь меня!
От яркой вспышки обожгло глаза, на какой-то миг девушка перестала видеть, все превратилось в один желто-красный цвет. А потом зрение постепенно вернулось, и она увидела огонь — он был повсюду, море полыхало от него.
— Что ты делаешь? — испугалась Катя.
Лайонел приподнял брови.
— Что я делаю? Ничего! Это делаешь ты!
— Но я... — Она прижала руки к животу, где горел шар, и почувствовала под пальцами, какой горячей стала собственная кожа. И девушка вдруг поняла: на балу у Важко, где ткань нижнего белья превратилась в пепел, и на приеме у сестер Кондратьевых, где вспыхнули волосы рыжеволосых дам, и в подземелье, где загорелась Анжелика, — все это сделала она. Огонь зарождался у нее в животе с гневом и порой вырывался наружу, неконтролируемый и яростный.
— Успокойся, — приказал Лайонел, гипнотизируя ее взглядом. — Управляй им!
Теперь она знала: ледяные осколки в его глазах не мог растопить ни один пожар на свете.
— Я не могу.
Молодой человек взял ее за плечи и тряхнул.
— Конечно, можешь!
— Скажи, что ты пошутил. — Она закусила нижнюю губу и умоляюще сложила ладони. — Я никакой не бес! И я люблю тебя, а не Вильяма!
Лайонел тихо рассмеялся.
— Ты подожгла льды Антарктики, а твои глаза по-прежнему чисты и невинны, как первый снег! Ты себялюбива и горда, безжалостна и бесстрашна. И если ты не бес, то я не знаю, кто!
Катя хищно прищурилась.
— И это мне говоришь ты — сам дьявол! Если кто-то и одержим бесом, то вовсе не я! — Девушка медленно опустилась на льдину и закрыла лицо руками.
— О Вильяме старейшины знали уже давно. Цимаон Ницхи следит за ним ни одно столетие, а за тобой — с вашей первой встречи. И в Тартарус меня вызвали не из-за донесения Анжелики, а потому что я вмешался в отношения, благословенные самим Создателем и, как считают старейшины, изменил ход истории.
Лайонел опустился рядом и обнял девушку за плечи. Она отняла ладони от лица и пораженно посмотрела на него.
— Они оставили тебя в Тартарусе, а Вильяма назначили на твое место, чтобы ты не мешал нам?
— Что-то вроде того. Старейшины хотели еще понаблюдать за вами, они до последнего сомневались, что ты действительно та самая!
— А теперь? Теперь уверены?
— Да.
Они смотрели друг на друга и молчали, а огонь вокруг них, точно волной, стало относить все дальше и дальше, пока не блеснул вдали и не погас последний кровавый язычок пламени.
Девушка подалась вперед и поцеловала Лайонела, но тот остался безучастен и смотрел на нее с горечью. Она осыпала поцелуями его лицо, шею, а когда он попытался отстраниться, прошептала:
— Не отталкивай меня, я так долго до тебя шла.
— Мы никогда не будем вместе, — подвел итог он.
Катя рванула молнию на куртке вниз, не переставая его целовать и шептать: — Ты можешь сказать им, что бес тебя соблазнил. Сказать, что бесы они — такие, настойчивые и бесстыжие. — Она стаскивала с себя одежду, отшвыривая ее в сторону.
Лайонел взял ее лицо в ладони.
— Ты должна будешь меня забыть. Если мы займемся любовью, расстаться будет еще сложнее.
Девушка неестественно засмеялась.
— Совсем не сложно! Помнишь, ведь ты ужасный любовник! И всем жителям Краснодара не хватит пальцев, чтобы сосчитать женщин, которых ты сделал несчастными!
Он улыбнулся впервые с их встречи искренно и весело. А она заплакала, уткнувшись лицом ему в шею.
Лайонел долго молчал, потом нежно погладил ее по волосам.
— И сделать несчастной еще одну мне, конечно же, ничего не стоит...
Они лежали на одежде, близко-близко друг к другу, голова к голове, рука в руке и смотрели на небо. Полярное сияние, точно изумрудная фата невесты расстелилось над ними, и под ним, как будто от слез, блестели звездные глаза ангелов, устремленные на льдину. Играл Рольф Ловланд «Обещание» и девушке хотелось, чтобы вечность для нее и Лайонела застыла тут — в айсбергах и льдах, посреди зеркального моря.
— Ты слышишь? — спросила Катя. — Это не музыка, что-то другое... монотонный, такой величественный и умиротворяющий гул, он то нарастает, то снижается.
— Это голоса, — ответил Лайонел, — голоса дрейфующих льдов. На их языке говорит Вселенная.
— А с кем они говорят и о чем? — удивилась девушка.
— С Богом. О чем? О Мироздании, о народах, зверях, о птицах, об истории, о тебе и обо мне, обо всем, что им известно.
— А Бог им отвечает?
— Нет, он слушает. Это бесконечный монолог, ведь им о стольком нужно Ему поведать.
Девушка прочертила в воздухе дугу, повторяющую изгиб изумрудной вуали сияния.
— Ничего прекраснее никогда не видела.
— Еще увидишь, — негромко сказал Лайонел. — В День Искупления для нас опустится мост с небес, и будет он из света, подобного свету Полярного сияния. И мы пойдем по нему к новой жизни, за нашими душами — к рассвету перерождения.
— День Искупления наступит, когда ангел и бес найдут и полюбят друг друга? — со вздохом спросила Катя.
— Не просто полюбят, а смогут быть вместе.
Девушка чуть повернула голову.
— А что, если все совсем не так? Что, если толкать беса в объятия ангела нельзя — и против правил? Нечестно!
Лайонел взглянул на нее, и голос его прозвучал жестко:
— Мы никогда прежде не были так близки к Искуплению, как сейчас. Если понадобится, Цимаон Ницхи и старейшины запрут вас в камере метр на метр. Восемьсот лет назад они отследили ангела и беса, но побоялись вмешиваться, а те не поладили! На этот раз старейшины сделают все возможное.
— Но ведь это будет означать конец!
Лайонел улыбнулся.
— Всякий конец, это начало. А смерть — рождение, такое желанное для нас.
— Я же так молода, умирать мне совсем не хочется, — рассердилась девушка.
Молодой человек поднес ее руку к губам и поцеловал.
— Вот он, твой себялюбивый бес. Управляет тобой, как марионеткой.
Катя крепче сжала его ладонь.