Молодой человек миновал дворик с пушками у стен из красного кирпича и устремился по аллее к памятнику Петра. Царь с карикатурно длинным телом, длинными руками и ногами, глазами навыкате, крошечной головой с гордым видом сидел на бронзовом кресле.
Лайонел задумчиво побарабанил по неестественно длинным пальцам Петра, отполированным прикосновениями туристов, и посмотрел по сторонам. Поблизости никого не было, поэтому он вскочил на каменный постамент, зашел за кресло царя и без всяких на то усилий выдвинул скульптуру вперед, открыв люк. Лайонел шагнул в него и, пролетев метра два, приземлился в небольшом квадратном колодце. Поворот единственного рычага на каменной стене заставил постамент встать на место и открыл ход в одной из стен.
Молодой человек двинулся по открывшемуся тоннелю, углубляясь под землю, и через некоторое время достиг железных дверей, охраняемых двумя вампирами. Те поклонились ему и пропустили в круглое помещение, размером не больше десяти метров с четырьмя тоннелями, расположенными крест на крест. В центре пещеры стоял круглый стол, а за ним играли в карты четверо стражников.
Видя, что они собираются подняться, Лайонел махнул рукой и, выбрав один из коридоров, бесшумно двинулся по нему, прислушиваясь к доносящимся стонам, крикам и мольбам.
Один из стражников все-таки пошел следом, на ходу прерывисто докладывая:
— Из сто восьмой камеры вчера пленник пытался бежать. Поймали, пришлось заковать его. — Вампир понизил голос и сообщил: — Весть о том, что, возможно, кто-то будет выпущен, сильно всех взволновала.
— Как ведет себя Павлик?
— Холодно, — захохотал стражник.
— Пленных кормите как приказано? — спросил Лайонел, останавливаясь перед первой камерой с небольшим окошком, закрытым толстыми решетками. В качестве мер от побегов использовались ксеноновые лучи, направленные внутрь камер так, чтобы в коридорах они не мешали передвижению.
— Кормим! — кивнул стражник. — Но, как и говорил, пленники сильно возбуждены, прибавление в рационе делает их сильнее, а смешение... — Он поманил пальцем Лайонела к себе, подальше от камеры. — Смешение их крови делает некоторых слишком опасными. Очередь еще не дошла до поистине сильных, но...
— Хорошо, — улыбнулся Лайонел, — нам нужны — опасные. — И жестом приказал стражнику возвращаться.
Проходя мимо камер, в какие-то он заглядывал и смотрел на пленников. Одни были закованы в кандалы, другие свободны от них, встречались и такие, кого страже пришлось обездвижить и запереть в железные ящики.
Так он прошел несколько километров, не обращая внимания на призывы пленных. Задуманное дело сейчас вдруг показалось ему неосуществимым.
Впереди по коридору показалась темная высокая фигура. Она быстро приблизилась. Георгий кивнул ему и без предисловий сказал:
— Из Тартаруса полчаса назад выступила армия.
— Следовало ожидать. — Лайонел смотрел через решетку камеры, но мыслями он был далек от своих пленных.
— Ты уверен, что... — начал Георгий, но тот его прервал:
— Нет. — Золотистые брови сошлись на переносице. — Я совершаю ошибку. — Лайонел посмотрел в глаза своему когда-то лучшему другу, но не прочел в них ни осуждения, ни желания на правах временного правителя предотвратить ошибку. Георгий был абсолютно спокоен, тогда как Лайонелу казалось, что его медленно и уверенно разделяют на две части.
— Что позволяет тебе оставаться таким спокойным? — поинтересовался молодой человек, неспешно шагая вдоль камер, заложив руки за спину.
Друг пожал плечами.
— Не мне волноваться об этом городе.
Они помолчали, и Лайонел поинтересовался:
— И что же ты все-таки думаешь?
Георгий усмехнулся.
— Я думаю, тебе все равно, кто и о чем думает. Это твой город, и если он больше не будет тебе принадлежать, то и другим тоже. И так во всем, ты не умеешь уступать. Данной тебе властью ты готов отправить на смерть сотни сотен своих подданных, и единственное, что тебя при этом тревожит, — как бы не делать между двумя своими драгоценностями выбора. Между городом и этой девчонкой! Ведь выбрать ты не можешь! Да и зачем, если как всегда можно рискнуть и получить все! — Он говорил таким тоном, как будто ничего естественнее этого просто не существовало.
— Какая любопытная точка зрения, — хмыкнул Лайонел, смерив его ледяным взглядом. — Не помню за тобой такой откровенности.
— Но это не значит, что я питал когда-либо иллюзии относительно тебя.
Их взгляды схлестнулись, Георгий первым опустил глаза, промолвив: — Одни ставят сразу все на карту, а другие осторожничают и тянут из жизни по нитке. Когда кто-то скажет: «Выхода нет», потому что имеющиеся выходы неприемлемы, слишком опасны, ты выбираешь самый невообразимый. И я почти верю, нет на свете такого, чего бы ты не сумел заполучить во имя Великой любви к себе.
Лайонел остановился перед камерой, привлеченный знакомой фамилией «Зазаровский» на железной табличке сбоку. Затем вновь обратил взор на собеседника. Прошло несколько месяцев после заговора Анжелики, но натянутость ощущалась даже в воздухе, наэлектризованном и тяжелом. Между ними пролегла сама бездна, глубочайшая и кровоточащая как незажившая рана. Оба чувствовали себя точно в ловушке. И знали, «как прежде», когда они могли читать друг друга без слов, уже не будет никогда. Это осознание угнетало их, а бессилие что-то изменить приводило в ярость и отчаяние, которое оба искусно скрывали. Ничего иного, стоя на разных концах бездны, им не оставалось.
— Сегодня ты мне сильно напоминаешь Йоро. Он тоже любит пофилософствовать на тему моих мотивов. Утомительно. Поверь, о себе я знаю куда больше, чем кто бы то ни было.
— Тогда не спрашивай, что я думаю, — развел руками Георгий.
Молодой человек вздохнул.
— Речь о стратегии! Что ты о ней думаешь? А не обо мне и моих внутренних метаниях!
— Стратегия отменна, — коротко ответил бывший друг.
Лайонел не успел ничего сказать, за решеткой мелькнула тень и раздался слабый с хрипотцой голос:
— Отменная, за исключением одного: что помешает, скажем, мне — одному из могущественнейших вампиров этого города не принять в самый ответственный момент сторону противника?
Голос — гнусавый, с хрипотцой Лайонел прекрасно помнил, как и его обладателя — мужчину неопределенного возраста, худощавого на лицо, с маленькими узкими глазками и носом, похожим на клюв попугая. Еще в начале осени прошлого года этот почтенный господин был вхож в лучшие дома Петербурга и уважаем в высшем обществе.
Молодой человек неприязненно скривился. Пятьдесят лет он терпел выходки этого малоприятного идиота из-за его редкого дара, и последней каплей стала нелепейшая проделка: закинутая девушка на крест ангела, венчавшего Александрийскую колонну на Дворцовой площади. Ее кровью был заляпан весь столп, и служба уборщиков едва успела все очистить до рассвета.