— Я тебя люблю, — сказал Вильям, всматриваясь в безмятежное лицо девушки.
Катя подняла на него глаза и слова застряли в горле, не давая вздохнуть. Он терпеливо ждал, а она молчала.
И тут с черного беззвездного неба хлынул дождь. А вместе с ним в сад, сметая со своего пути теплый сладкий от черемухи воздух, точно ворвалась зимняя вьюга.
Девушки с возмущенными криками бросились под навес веранды, а Катя замерла, не позволяя Вильяму увести себя с площадки. Оглушенная и пораженная, стоя в его объятиях, она глядела в небо, подставив лицо дождю, и, как сумасшедшая, улыбалась. Капли были таким холодными, обжигающе ледяными, словно растаявший лед, и пахли они зимой — снежной и морозной. В голове, в груди и в животе, в каждой частичке ее тела играла музыка поразительной чистоты и глубины — под аккомпанемент ледяного дождя зазвенела мелодия «I miss you» The Daydream. Перед глазами возник диск с названием «Мечта», на котором изображались мультипликационные мужчина и женщина, плавающие в звездном небе, держа в руке по сердечку.
— Ты улыбаешься, — растерянно пробормотал Вильям.
От звука его голоса Катя очнулась и, высвободив у него свою руку, отступила.
— Прости...
Вильям, еще не понимая, что произошло, в память об их вальсе осторожно пообещал:
— Любой каприз. — Но в зеленом взоре уже проснулась тревога. — Позволь, я провожу тебя под навес!
Девушка покачала головой, отступая сразу на несколько шагов. Ее платье промокло от дождя, а по волосам стекали, наполняя воздух морозной свежестью, ручейки. Они нежно текли по щекам, губам, по-свойски обнимали плечи, стекали по шее и бессовестно устремлялись ей в корсаж.
Гости с веранды пристально наблюдали за разыгрывающейся на площадке сценой. На некоторых лицах было написано недоумение, кто-то смотрел враждебно, кто-то понимающе. Поднялся шум из множества голосов, но Катя не слышала их, она внимала одному-единственному, способному подстроиться под музыку у нее в голове, до дрожи любимому голосу:
«Я хочу, чтобы ты принадлежала мне, — шептал дождь, — не нужно жертв, ты не создана для них. Ты не обязана спасать тех, кто устал, если сама полна жизни и сил. Мир еще постоит, шанс на перерождение будет и через четыреста лет, и через восемьсот, Бог подождет. Раскаяться за свой и мой эгоизм ты успеешь завтра, завтра наступит лето — и вот еще один сезон канет в бесконечность, а сегодня, сегодня пойдем со мной!»
Он по-прежнему не умел говорить о любви — оперировал фактами, искушал и требовал.
Последняя ледяная капля упала ей на щеку, но не покатилась слезой, осталась на месте. Девушка коснулась ее пальцем и приложила к губам.
— Катя, пожалуйста... — шагнул вперед Вильям, протягивая ей руку.
Она не успела даже вздохнуть, как перед ней выскочил огромный ягуар, преградивший ему дорогу. Золотистая шкура блестела в кровавом отблеске луны, а черные пятна походили на множество солнечных дисков в полное затмение.
Молодой человек в страхе отшатнулся, как и все те, кто стояли на веранде. Казалось, не испугался зеркальных глаз ягуара лишь Тане. Он стоял, привалившись к белой колонне, но, к удивлению девушки, предпринять что-то для защиты драгоценного беса, похоже, не планировал. На лицах вампиров был написан ужас, некоторые спешно ретировались в зал, другие остались, но боялись даже пошевелиться. Хозяйка дома, одна из немногих сохранила видимость спокойствия, она сидела за дальним столиком веранды, подперев рукой голову, и на губах ее играла едва заметная улыбка.
Ягуар ни на кого не смотрел, его взгляд блуждал по гладким камням, усыпанным белыми лепестками.
Вильям поймал взгляд Кати и воскликнул:
— Не делай этого, не уходи с ним! Старейшины не позволят вам...
Ягуар зарычал, но голову на брата не поднял, а тот не обратил внимания на предупреждение и произнес:
— Я не дам тебе совершить такую ошибку! — Он сделал шаг вперед, ягуар вскинул голову, и Катя увидела в расширившихся изумрудных глазах дикий страх. Бледное красивое лицо изменилось, став каким-то совсем испуганно-детским.
— Лайонел, не надо! — взмолилась девушка.
Тот не внял ее словам, как и тогда, в комнате невинного ребенка. И если в прошлый раз она лишь плакала, теперь мириться с тем, что он не считается с ней, не собиралась. Она подскочила к нему и рванула за шкуру на загривке, а потом у нее в животе взорвался огненный шар. Катя видела, что ягуар не обернулся, не взглянул на нее своими зеркальными очами, но у нее в глазах на миг почернело. Когда же темнота отступила, девушка увидела перед собой высокую стену из огня, отделяющую ее и Лайонела от Вильяма и всех остальных вампиров.
Катя, ощущая страшную усталость и пустоту внутри, обессиленно опустилась на корточки, обхватив колени руками.
— Как ты мог, — прошептала она, — он твой брат, ты же любишь его больше жизни!
Сухие глаза кололо, точно из-за осколков стекла под веками, хотелось освобождения, простых человеческих слез вместо этого беспощадного жжения и боли.
Ягуар лег перед ней и, не поднимая глаз, уткнулся мордой в колени. И в этот миг Катя ощутила обжигающее тепло, заскользившее по щекам, давая благословенное освобождение. Слезы капали на лежащую у нее на коленях морду, а девушка вслушивалась в звучавшую мелодию кристальной чистоты и думала о том, как же сильно устала от тоски и от этой своей больной любви.
Так прошло несколько минут, слезы быстро иссякли, Катя с глубоким вздохом провела ладонью по мягкой, источающей холодный аромат шкуре и тихонько сказала:
— Я люблю тебя, бесконечно люблю...
Ягуар поднялся, и она услышала приказ: «Иди за мной». Он бесшумно двинулся по аллее между белыми от цветов деревьями, подсвеченными огнями, и даже не оглянулся посмотреть, идет она за ним или нет.
Катя поднялась и, глядя ему вслед, такому самоуверенному и сильному, в сердцах крикнула:
— Какой же ты бесчувственный гад! — Она посмотрела на стену огня, за которой стоял Вильям со своей любовью, огромной как вселенная, нежной и искренней. А когда вновь перевела взгляд на аллею, там уже никого не было. Молчаливое сердце в ужасе сжалось при мысли, что упустило свое счастье...
— Не оставляй меня! — вырвался из груди яростный крик.
Девушка выслушала издевку эха, а затем порыв сильнейшего ледяного ветра сорвал с деревьев все до единого белые лепестки. Те закружились в сумасшедшем вихре и сложились вовсе не в три слова, которые она так ждала, а в два.
«Тщеславная девчонка!» — написал ей Лайонел. В ночи, под звуки их грянувшего вальса, зазвучал его смех. Лепестки устремились к девушке, осыпали ее лицо подобно поцелуям, а потом подхватили, точно крепкие руки, и понесли прочь из сада.