– Как это не он делал работу! – обиженно закричала жена Иннокентия. – А по-вашему, кто еще? – Этот крик ее был уж очень скандальным. От него поморщились даже те, кто сидел в президиуме. – Да он месяц над этими листами корпел, пока все нарисовал! И я ему сама бумагу выбирала. У меня чек сохранился. Или, может, скажете, что это вы их рисовали?
– Молчи, Женя, молчи! Ты ничего не понимаешь! – замахал на нее руками Иннокентий.
Но уже поднялся гвалт. Кто-то из молодых кандидатов громко свистнул. Остальные хохотали. И только Николай с ужасом смотрел на Иннокентия.
У того вдруг странно посерело лицо, потом он сделал несколько неуверенных шагов от досок с таблицами в сторону двери и, выронив указку, стал оседать на пол.
Так получилось, что Николай оказался рядом с ним первым и, сдвинув узел галстука, расстегнул ему пуговицы на рубашке. Он же и помогал переносить его в соседний кабинет на старинный кожаный диван. Он и вдувал ему по методике «рот в рот» воздух.
Иннокентия увезли на «скорой» с диагнозом «инфаркт». И кроме бедной жены в больнице после реанимации его опять же навещал только Николай.
Иннокентий плакал и просил прощения:
– Коль, я можно сказать, с Богом встретился! Прости, а, Коль!
– Да ладно, ладно, поправляйся лучше, – отмахивался Николай.
– Не, честно, Коль, прошу тебя по старой дружбе, не держи на меня зла!
«Хороша старая дружба!» – хотелось с горечью ответить Николаю, но он молчал и в общем-то все простил.
Директор был в те дни в Москве. А когда вернулся, вызвал Николая в кабинет.
– Ну, что вы там опять накуролесили? – В голосе его явно слышалось неудовольствие.
– Где? – удивился Николай.
– Где-где, – передразнил директор. – На ученом совете! Или вы еще где-нибудь отличились? Весь институт только про вас и рассказывает. Не могли раньше выступить? Обязательно надо было до ученого совета доводить?
– Я же в Беленцах…
Получалось, что он, Николай, еще и должен оправдываться за то, что у него стырили диссертацию.
– Знаю, что в Беленцах. Или там глухой лес, телефона нет? Я каждый месяц счета подписываю. Могли бы сигнализировать.
– Я не знал…
– Вы не знали, кто-то еще – тоже не знал или специально подставил. А как мне теперь быть? Увольнять его прикажете? Так у него инсульт.
– Инфаркт. Я только что от него из больницы…
– А вам-то зачем туда ходить? За сатисфакцией, что ли?
– Да нет, совсем наоборот. Мы с ним помирились. Я ему сказал, что все прощаю…
– Ну и как он там? Выкарабкается? Мне еще не хватает слуха, что мы на ученом совете людей затравливаем. Он же прямо у досок загремел, во время заседания?!
– Да…
– Вот вам и да. Снимать я его, пока он болеет, не буду, да и не имею права. А когда выздоровеет, сами с ним разбирайтесь. Я за каждым сотрудником ходить и подсматривать за его рабочими записями не могу. Откуда мне было знать, что он все это у вас передрал? Ну нашептывали иногда. Так мне столько за день нашептывают! Вы-то сами молчали. Могли хотя б намекнуть! Ладно, – закончил директор. – Я как раз пробил в Москве одну ставку ведущего, с сентября. Подпишу на вас приказ. Идите, работайте.
Иннокентий в больнице задержался надолго: инфаркт был обширным. Потом его перевели в санаторий. Из санатория вернули снова в больницу. Все те летние и осенние месяцы Николай по-прежнему был единственным из сотрудников, кто его навещал.
– Не противно вам ходить к этому идиоту? – спрашивал его кто-нибудь время от времени.
И Николай Николаевич в ответ лишь смущенно улыбался.
И снова Николаю позвонила секретарша директора.
– Николай Николаевич, дорогой!
Забавно все-таки, что теперь он для нее стал дорогим. Спустя время может превратиться и в брильянтового.
– Василий Григорьевич просит показать план приема господина Бэра.
План был расписан и отпечатан на компьютере. Николай вошел с ним к директору и увидел двух скромно сидящих в уголке на стульях молодых людей.
– А-а, Горюнов! – сказал директор так, словно не он три минуты назад его вызывал. – Очень кстати. Тут по твою душу пришли. – И он кивнул на посетителей. – Ну, вы пока побеседуйте, а я пройдусь по лабораториям.
Николай Николаевич еще не успел умом понять, что за люди его дожидаются, как уже напрягся. И не напрасно. Люди показали красные корочки. На фотографиях в форме они выглядели значительнее. Один был капитаном, другой – старшим лейтенантом.
– Вы давно из Ленинграда вернулись? – спросил капитан.
– Три дня назад. – Николай старался не выдавать напряжения, но уж очень ему не хотелось рассказывать о том, как возвращался долг.
– Ну и как северная столица? Бурлит?
– Не знаю… Я ведь на конгресс ездил.
– Летали, – поправил старший лейтенант.
– Да, летал.
– У вас там семья Жена, сын, – показал свою осведомленность капитан. – Интересный был доклад на конгрессе? Вас ведь одного делегировали от института.
– Да нет, подавали заявки человек десять. Но оргкомитет выбрал мою тему.
– Николай Николаевич, мы, собственно, к вам за помощью, – решил перейти к делу капитан. – У вас машина, «Жигули», первая модель?
– Да.
– И вы на ней ехали в аэропорт, когда улетали в Петербург?
– Ехал.
– Вы по дороге никого не подсаживали?
«Вот в чем дело!» – понял Николай и смущенно, но очень естественно улыбнулся:
– А как же, подсаживал.
Как бы стыдно признаться, но и он рад честному приработку.
– Одного, двух людей?
– Мужчина был, один.
Капитан с лейтенантом переглянулись:
– Да, все правильно: на видеозаписи вы стоите вдвоем с пассажиром. На ка-пэ в тот вечер велась видеозапись всех, кто выезжал из города.
Хорош бы он был, если бы соврал, что ехал один, да тут же и попался бы.
– Вы этого человека, которого подвозили, хорошо знаете?
– В первый раз видел! – вполне убедительно ответил Николай. – Проголосовал на улице, сказал, что в аэропорт, я обрадовался и подсадил.
– Какой-нибудь адресок, телефончик он вам не оставлял?
– Нет!
– Николай Николаевич, вы нас извините, что мы отрываем вас от работы, но вы же знаете, что в тот вечер случилось в городе…
– Еще бы!.. Тройное убийство!