– Не бойся меня князь, не сделаю я тебе ничего худого. Не для этого явился к тебе из земель далеких.
Присел Вячеслав на постели походной и спрашивает:
– Кто ты есть такой, чародей заморский, и чего тебе от меня надобно?
– Звать меня Ставр, я – волшебник, – отвечал ему старец, – а явился я к тебе князь из земли такой далекой, что и знать тебе не надобно. Это я войско твое усыпил сном хмельным глубоким, но не бойся, все они живы и на утро очнуться. А поведать я тебе хотел вот о чем: далеко далеко за морем растет для тебя угроза великая, о которой скоро сведаешь. Не бывало для тебя времен трудней тех, что надвигаются, потому готов будь к испытанию, ибо вместе с грозой заморской придут в твой дом и радость и горе великое.
– Да какая же радость быть может от горя великого? – Вячеслав вопросил в изумлении.
– О том сведаешь как настанет срок. И тогда должен ты будешь сделать выбор, князь.
– О чем говоришь чародей, что же ждет меня вскорости?
Вячеслав даже встал во весь рост свой княжеский. Но Ставр отступил на шаг, ударил по земле посохом и, сказав «Помни, о чем узнал!», обернулся обратно вороном. Взмахнул крыльями черными и прочь из шатра вылетел. А князь в тот же миг заснул сном крепким, как и все его войско.
На утро, как открыл глаза Вячеслав, показалось ему будто спал он вечность и так выспался, словно и не было усталости вовсе и сил в битве потерянных. Оглядел он себя и пуще прежнего изумился, – все раны его глубокие затянулись, и не болели вовсе. Кликнул он слуг верных, облачился в брони боевые, и велел всему войску в поход собираться. Ратники его смелые, в бою с аварами израненные, также чудесного исцеления не минули. Дивились они и понять не могли что случилось с ними, видать лес и правда заколдованный был, только колдуном добрым, к человекам зла не имевшим. За ночь никто их не потревожил – ни враг, ни зверь, ни нечисть какая, хотя и заснули сном мертвецким все, даже кордоны княжеские. Собрались воины, умылись, насытились, благо было чем, и снова в путь отправились дальний. Домой, на север.
Пока двигались они в направлении родины своей, Вячеслав все думу думал о старике чародее и словах его мудреных. Как понять их? Что за радость придет к нему вместе с горем, и что ждет его в дали туманной? Долго думал князь, но так и не разрешил загадки сей силой своего ума княжеского. Порешил, что жизнь сама покажет, что будет. Да и чародей говорил: «Узнаешь, когда срок выйдет.» Значит, нечего судьбу торопить, хотя и знать хочется наперед, что свершится в скором времени. А когда показались вдалеке терема высокие, да церквей маковки Солнцеграда родного, так и вовсе излечился князь от дум тяжелых, да и витязи его, славой покрытые, также приободрилися. Вступили они в город родной, хоть и малым числом, а победители. С высокого терема махала им рукой Настасья Фаддеевна и дочь любимая княжеская Ксения.
Много дней и ночей потом поминки справляли по воинам русским, аварами убиенным. Ибо так обычаи велели и старые дедовские и новые, что принес с собой Вячеслав из земель Византийских и укреплял в народе своем. А спустя еще времена немногие, праздник начался. Так уж заведено, что всему свой черед на Руси – и помирать и пировать, все надо успеть. Устроил Вячеслав пир на весь мир по случаю победы великой над аварами грозными, коих долго теперь не видать в своих супротивниках русичам, ибо поселили они в сердцах аварских страх доселе невиданный.
Все склоны холма княжеского, на коем терем возвышался, столами долгими уставили, кажный из них скатертью убрали домотканною. Столы яствами вкуснейшими покрыли и питием всяческим. На пиру том множество гостей было добрых из вотчин княжеских, ближних и дальних. Был там Северин Святославич, князь Владимирский. Был Юрий Дорианович, князь Новгородский. Мал Олегович был, князь Рязанский. Посетили великого князя и богатыри его верные: Горыня, Усыня и Дубыня. Сели они по левую руку от князя, как он сам велел, – то была для них честь великая. Ну а справа от Вячеслава патриарх Викентий сидел, а рядом Настасья Фаддеевна и дщерь любимая княжеская Ксения. Пир тот веселым был ибо апосля кручины тяжелой завсегда отдохнуть телом и душою надобно. Ели и пили все помногу и гуляли подолгу. Позвал князь на пир тот гусельников и сопельщиков, чтоб народ музыкой сладкой веселили, ну а те уж расстарались на славу. У гостей, да и хозяев, ноги сами так в пляс и просились.
На пиру Вячеслав, славою покрытый, мед пил, речи застольные говорил, а сам все на дочь свою Ксению из-под тишка поглядывал. А та только казалась веселою, а сама очи свои опустить так и норовила – не любила Ксения пиров княжеских да веселия шумного. Ей более по сердцу уединение было в светлице и книги византийские, к коим ее отец духовный патриарх Викентий приучал с любовью и радением, ибо приходился ей родным сродственником. Любила Ксения с кормилицей своей говорить о том, что в книгах писано про земли далекие, про Бога единого для всех тварей живых, про людей чудных, что живут за морями синими, про зверушек разных диковинных, страсть ей это было интересно. О мечтах своих девичьих редко она обмолвится. А ей ведь осьмнадцатый годок уж минул, скоро и замуж отдавать надо. Красива была царевна, красоты неописуемой. Волосы длинные русые по плечам ее опускалися, стан гибкий, словно ивушка, от лица глаз не отвесть, глаза голубые бездонные, словно озера глубокие, улыбнется – будто солнышко взошло на небе. Вячеслав порешил выдать ее за мужа достойного, чтоб и в силе находился и умом крепок был, а стар он или млад – то не дело главное.
Почитай все князья удельные с сыновьями своими на пиру гуляют. Друг с дружкой в силе и ловкости состязаются, чтоб внимание Ксении привлечь, а той и дела нет до них. На вид смеется, а сама думу непонятную думает. Княжичи молодые на мечах бьются, копья ломают, на шесты высоченные за сапогами красными для царевны лазают. Мужи достойные в возрасте крепком умом состязаются меж собою, загадки загадывают, истории занятные да правдивые сказывают, а Ксения только взглянет слегка на них, послушает историю, улыбнется светлой улыбкой своей, и опять – словно нет ее здесь. Очень любил ее Вячеслав, да только никак понять не мог, о чем она думает, и отчего людей веселых дичится. Ведь царева дочь как никак, и повелеть должна уметь и строгость показать, чтоб всем видать было кто она есть. А Ксения добра была и скромна, жалела зверушек, и кротость имела в нраве своем, хоть и блестел в ее глазах огонек загадочный. Этого-то огонька князь и опасался слегка. Как не спросит, о чем мыслит царевна, не кручинится ли из-за печали какой девичьей, все одно отвечает Ксения: «Ты не бойся, батюшка, ни о чем недобром не помышляю. О тебе я думаю, о матушке. О земле нашей родимой, о солнышке». Не мог Вячеслав в толк взять, кто ж ей в мужья сгодится. Кто счастья дать сможет. Да только пока не сильно князь великий кручинился, ибо дело было молодое, спешки сильной еще замужество царевны не требовало. Еще много воды утечет, подрастет царевна чуток, авось переменится, к делам государственным интерес проявит, да на князей удельных вниманье свое обратит. Ну а ежели нет – то Вячеслав сам ей мужа выберет, как срок придет. Ибо государство руки сильной и ума светлого требует, а случись что – кто князя заменит на престоле? Сыновей у Вячеслава не было, а врагов по границам государственным – хоть отбавляй. Да и в своей земле завелись ироды. Один путь – отдать дочь за мужа достойного, добродетельного, чтоб защитой был ей и Руси великой. Но покудова Вячеславу некогда было женитьбой заниматься, в походах и заботах о земле русской время проводил великий князь Солнцеградский.