— Ну, кого изволите? — Шалаевский легко выбрался из бассейна и, плюхнувшись голым задом в шезлонг, глянул на Петруччио: — К кому лежит ваша душа и на кого стоит ваш член?
— Ты, брат, поэт, куда там Бродскому. — Тот хватанул коньячку и, скушав виноградину, плюнул косточкой прямо в бассейн. — Мне все равно, один фиг, дешевка, порево.
— Ну не скажи, Люська, к примеру, трахается очень даже. — Шалаевский сделал похабный жест и, набрав номер, оскалился. — Меринда? Чем занимаешься, рыжая? А-а, сама с собой, тоже хорошо, полезно для здоровья. Может, лучше «карусель» закрутим? Нет, сладкая, одной тебя нам мало, прихвати подружек парочку. Да, чтоб были без фокусов, трехпрограммные. Только Настю эту с подиума не надо — прошлый раз о ее лобок чуть не порезался, пусть в рационе жирность повышает. Ладно, не скули, будет тебе за бензин компенсация, давай не спи, а то сперма на уши давит.
Отключился, подмигнул Петруччио:
— Будут через час, можешь разминаться. — И позвонил «вратарю», бойцу на входе: — Глот, приедет красный «сто-девяностый», пропусти и лакшовкам скажи, пусть двигают прямо в баню.
— Есть, босс. — Отставной старлей-афганец, ухмыльнувшись, трубку повесил, а Шалаевский плюхнулся в бассейн и, пронырнув до бара, махнул рукой:
— Греби сюда, давай-ка вмажем в унисон… Вмазали, повторили, зажевав мангустаном, налили по новой и перевели дух, только услышав цоканье каблучков по мозаичной плитке.
— Физкульт-привет, водоплавающие. Не надоело еще у жопу мочить?
На краю бассейна шикарно раскорячилась незнакомая скважина, две другие светились ляжками чуть поодаль, и Шалаевский пьяно осклабился:
— А Меринда где? Рыжая…
— У ней приступ месячных. — Одна из телок вдруг раскатилась хохотом и, паскудно приплясывая, принялась задирать подол. — А я разве хуже? Посмотри, какая есть у меня штучка. — Она вдруг склонилась к Шалаевскому, и последнее, что он увидел, был электропарализатор в ее руке.
Две иглоподобные стрелки вонзились ему в грудь, и напряжение в пятьдесят киловольт напрочь вышибло из него хмель и остатки сознания… Пришел в себя Шалаевский от невыносимой головной боли. Казалось, что в мозгах засела раскаленная заноза, и, крепко зажмурившись, он хотел было прижать ладони к вискам, но не получилось — руки были связаны.
«Что за хреновина?» Он через силу открыл глаза и сразу понял, что сидит в кресле, с заклеенным ртом и стреноженными конечностями, беспомощный, как парализованный импотент. С потолка лился люминесцентный свет, он отражался от выложенных кафелем стен и оттеняя бледность щек Петруччио, расположившегося в связанном виде напротив.
— Ну что, купальщик, оклемался?
Шалаевский с трудом повернул голову и увидел осанистого человека в белом халате.
— Тогда послушай, только внимательно, потому что разговор этот первый и последний. — Он подошел ближе, и в воздухе запахло хорошим парфюмом. — Моя фамилия Шагаев, по званию я генерал-полковник федеральной безопасности, по должности начальник управления. Это чтобы понятно было, с кем имеешь дело. Ну а кто ты, тоже не секрет — бывший майор подразделения «Дзета» Шалаевский, на которого повешен «сторожевик» с красной меткой, то бишь расстрел на месте. Плюс криминальные художества за последние два года, так что жизнь твоя не стоит и гроша ломаного.
Он изобразил подобие улыбки и, взявшись за спинку кресла, подкатил его к зарешеченному, с двойными стеклами окну.
— Вон то серое здание видишь? Это морг. Ты вообще-то находишься в спецбольнице бывшего управления по защите конституционного строя, раньше их называли психушками. Так вот, по идее у тебя есть два пути — или прямиком в это серое здание невостребованным трупом, или к дружкам твоим из ГРУ. Уж не знаю, что они там с тобой сделают: может, «куклу», может, выпотрошат заживо. — Он внезапно весело рассмеялся и, содрав с губ пленного скотч, резко развернул каталку. — Что тебе больше нравится, майор?
— А на хрена тогда разговоры разговаривать, генерал? — Череп у Шалаевского раскалывался на куски, и, ощущая в душе муторную пустоту, он проглотил горький комок в горле. «Сколько ж мы выжрали с Петруччио, раз такой отходняк?»
— Правильно, для тебя есть еще и третий путь. — Человек в халате щелкнул зажигалкой, выкурив наполовину, сунул сигарету в пепельницу и, выдохнув дым, опустился в кресло. — Быть хорошим мальчиком и держаться ко мне поближе. А чтобы не оставалось иллюзий, позволю себе эксперимент.
Он вытащил нечто напоминающее горошину и положил в пластмассовое блюдце.
— Это контейнер с быстродействующим ядом, снабженный микрозарядом с дистанционным подрывом, а вот это, — генерал извлек похожую на мыльницу коробочку и одним движением сломал предохранительный кронштейн, фиксировавший тумблер, — дистанционный взрыватель. Нажимаем на кнопку…
Раздался треск, будто раскололи орех, и из разломившейся надвое горошины в блюдце вытекла капелька бесцветной жидкости.
— Яд чрезвычайно силен и способен проникать сквозь кожные покровы. Внимательно смотри. — Генерал выщелкнул сигарету из пачки и, осторожно смочив отравой фильтр, дотронулся им до губы Петруччио. — Твой дружок нам не подходит, пусть послужит науке.
Глаза того мгновенно выкатились из орбит, тело дернулось и сразу же застыло судорожно выгнувшимся обмочившимся трупом.
— Ну ты и сволочь… — От ярости Щалаевский мог только хрипеть, и, остро ощутив свою беспомощность, он громко застонал сквозь стиснутые зубы. — Тогда и меня замочи, а иначе, падла, тебе не жить…
— Ты все правильно понимаешь, майор. — Генерал поднес к блюдцу зажигалку, и половинки контейнера исчезли в пламени. — Ведь кого раньше называли сволочью? Бурлаков, добывающих свой хлеб в поте лица своего. Вот я и тяну свою лямку как могу. А что касаемо моей личности, то, боюсь, она тебе не по зубам. Дело в том, Лаврентий Павлович, что теперь у тебя в черепе сидит такой же контейнер с ядом. Простенькая операция, но голова, наверное, болит, ты уж извини. Так что если будешь себя плохо вести, я или кто-нибудь другой нажмет кнопочку, и будешь таким же. — Глянув на мертвого Петруччио, он показал белые, наверное очень острые, зубы и, внезапно сделавшись серьезным, глубоко заглянул Шала-евскому в зрачки: — Ты жив, пока мне это надо. Будет не надо, сдохнешь. Стоит только нажать кнопку…
Как ни крути, а все-таки человек — венец мироздания, даже если у него не откручивается секретка на колесе.
Ухватив зубило чуть ли не зубами, Снегирев вытащил его из покрышки и, приставив острие к бастующей гайке, взялся за правку. Двух ударов по касательной оказалось достаточно — секретка, слава труду, подалась, и, поменяв угробленное колесо на запасное, он что было сил погнал «мышастую» по Славе: «Давай, моя девочка, давай».
Девочка дала — с ревом пронеслась над Сортировочной, стремительно форсировала Неву и, выбравшись на правый берег, полетела стрелой вдоль Дальневосточного мимо Веселого поселка к улице Коллонтай. Дальше были сплошные проспекты — Большевиков, Новаторов и, слава Богу, Косыгина.