– Я и не собирался, – беззаботно отозвался Шестоперов. – Мне и на «Лабиринте» нравится.
– Ну и хорошо. Не обижайся, дружище, я сейчас спешу. Поговорим на эту тему попозже.
С первого взгляда фитаклиды казались милыми красивенькими птичками, вроде домашних попугайчиков, но впечатление это было совершенно неверным. Приступив к тренировкам на орудиях шестого калибра («Лабиринт» был вооружен двумя «шестерками»), Шестоперов вплотную познакомился со старшим огневиком.
Хирин Гзуг – или, как его все называли, Рин – оказался существом жестоким и непреклонным. Позже Кузьма Петрович узнал, что в минувшую войну маванорское командование комплектовало из жителей Фитакло абордажные команды – свирепые низкорослые «пташки» были незаменимы, когда завязывался рукопашный бой в тесных переходах тинборских кораблей.
Впрочем, фитаклид оказался силен и по части боевой подготовки: Рин буквально за три дня натаскал Шестоперова до вполне приличного уровня. В конце обучения фитаклид, скептически приоткрыв клюв, прощелкал, вытянув к курсовой панораме мускулистую руку, покрытую от плеча по локоть перышками:
– Гляди сюда. Вот астероид, космический мусор. Дистанция… ну, дистанцию сам определишь. Приказываю уничтожить.
Шестоперов откликнулся: «Есть!» – и нахлобучил полусферу прицельного комплекса «Блеск». Дистанция… – он водил рычажком, перемещая курсор по монитору дальномера – четверть светового года по-ратульски, то есть примерно одна пятая светового года в земных единицах. Значит, «Лабиринт» промчится мимо мишени примерно через десять-двенадцать ратульских минут.
Все эти посторонние мысли, не задерживаясь, текли по обочине сознания, а тем временем отставной полковник аккуратно работал «Блеском», наводя орудие на цель. Достигнуто совмещение по вертикали… по горизонтали… по дальности. Стереокартинка каменного обломка, окруженная тремя разноцветными колечками прицела, сделалась четкой.
– Цель зафиксирована, – отрапортовал землянин. – Дистанция – шестнадцать сотых светового года… пятнадцать сотых… четырнадцать…
– Дойдет до одной десятой – стреляй без приказа, – распорядился Рин.
Изображение внутри скрещенных прицельных колец без конца подрагивало, норовя размыться, поэтому артиллерийский компьютер постоянно вносил поправки, удерживая мишень в фокусе. Наконец дальность сократилась до заданной, и Шестоперов надавил ногой педаль гашетки. На мониторе внешнего обзора было видно, как короткий ствол орудия выбросил серию импульсов. Три пучка странных частиц, которые здесь назывались бледными тахионами, помчались сквозь пространство в сторону цели. Вскоре сверкнула вспышка, затем еще одна – астероид исчез, словно никогда не существовал.
– Два попадания из трех, недурно, – одобрил фитаклид. – Я из тебя сделаю настоящего снайпера!.. Только скажи мне, папаша, кто учил тебя так варварски экономить боеприпасы?
– Всю жизнь меня этому учили, – выдохнул утомленный Кузьма Петрович. – И сам я своим подчиненным то же самое всегда внушал. А как иначе?
– Рискованно это, нельзя так скупердяйничать. – В голосе старшего огневика послышалось осуждение. – В реальном бою у тебя не будет времени слишком тщательно целиться, а тем более – заново наводить пушку для повторных выстрелов. Зацепил силуэт противника – бей длинными очередями, пока не разминулись! В нашем деле выживает лишь тот, кому удается всадить импульс во вражеский борт.
– Какие еще противники в нашем деле? – удивился Шестоперов. – Мне казалось, что «Лабиринт» – мирный космический торговец…
Обалдело поглядев на гуманоида, Хирин Гзуг переспросил:
– Чего-чего? Кто мы, по-твоему?
Не дав разгореться интересному разговору, распахнулась диафрагма, и в огневой пост протиснулась громоздкая фигура долока. Шестоперов привычно принял строевую стойку, но это оказался не командир, а пилот Визброй – неисправимый флегматик и похабник по натуре, а также анархонигилист по убеждениям.
Накануне младший огневик с пилотом засиделись допоздна за мензуркой позаимствованного в лазарете спирта и всласть наговорились о политике, женщинах и специфике армейского бытия. Между делом Кузьма Петрович узнал, что Шовит Визброй с молодых лет служил под командованием Висада Гаффая – и на эсминце, и на крейсерах, и вот теперь на рейдере. Хотя по штатному расписанию он числился простым навигатором, фактически Визброй осуществлял обязанности старшего офицера. Все его распоряжения экипаж выполнял стремительно и беспрекословно – старый служака умело поддерживал на борту железную дисциплину. Впрочем, Визброй не злоупотреблял придирками и не требовал от подчиненных дотошного соблюдения некоторых уставных строгостей. Именно таких командиров, как давно убедился Шестоперов, особенно ценят и уважают нижестоящие сослуживцы…
– Не тянись, старик, по струнке, мы не на строевом плацу и даже не на военном корабле… – Пилот шевельнул ладонью, пресекая попытку отрапортовать по всем правилам. – Что у вас тут за канонада?
– Разве это канонада… – Рин лениво отмахнулся. – Вот помню, в прошлый раз, возле Оссеше… А сейчас всего лишь играем в войну, учу этого юношу.
– Предупреждать надо!
Визброй поднес к его клюву исполинский кулачище, и старший огневик невольно отшатнулся – кулак был едва ли не больше фитаклида. Потом долок добродушно расхохотался, увеличил до своих размеров растущий из пола стул и, усевшись, сказал:
– А то, понимаешь, как пошла стрельба – в рубке легкая паника началась. Штурман чуть в штаны не наложил от избытка чувств.
– Да уж, Туб у нас трусоват, – согласилсяфитаклид. – Странная штука: феноменальный навигатор, а малодушен до ужаса. За что его только кошки любят?
– Не только кошки… – Визброй снова захохотал.
Похоже, это замечание смутило Рина. Фитаклид покосился на Шестоперова, укоризненно покачал головой в тщетной попытке устыдить долока, а затем произнес:
– Зря ты об этом. Наршада – хорошая женщина, только чересчур суровая. Мужики-таренийцы ее побаиваются, а естество требует – вот и согрешила с нашим котом… По-моему, их роман получился недолгим.
– Успокойся, моралист несчастный, – Визброй пренебрежительно пошевелил растопыренными когтями. – Никого я не осуждаю, у меня на сей счет широкие взгляды, полностью свободные от расовых предрассудков. Сам бы с удовольствием попробовал птичьих или гуманоидных девок… жаль, габаритами вы не вышли! – Пилот оскалил пасть, утыканную десятками громадных клыков. – Скажи лучше, как твой ученик?
Предыдущий диалог в очередной раз изумил землянина. Насколько он сумел понять, у некоей таренийки был роман с ремедом, существом совершенно иного биологического вида! Впрочем, Кузьма Петрович понимал, что принципы нравственности весьма субъективны и что он не вправе оценивать поступки инопланетян с позиций земной этики.
Население Ратула составляли представители многих звездных рас, то есть самых разных видов разумных существ. За десятилетия на планете сложилась совершенно необычная этническая общность, так что наверняка выработались свои, специфичные моральные нормы. И уж подавно – интимную связь таренийки с ремедом нельзя было назвать зоофилией…