Максар бер’Грон полагал, что обладает первыми и повелевает вторыми. И чтобы не терять этой уверенности, часто подвергал себя испытанию. Например, избив вестницу Ангу, он дал волю ярости… сознательно, а не потому, что демон овладел им. В этом случае Максар убил бы вестницу. Но он перестал наносить удары, как только захотел этого, а не когда демон насытился и уснул.
Ему предстояло еще одно серьезное испытание — разговор с бер’Махом. А пока что, встав спиной к охранникам, он смотрел в окно. Чтобы возвести Центаврос на Сайдоне, туда пришлось переправить строительную технику из Ангулема, однако на Териане и Земле использовали местную, для работы с которой разведка Орды с первых же дней оккупации выискивала здешних специалистов.
Максар никогда не вникал в особенности возведения Центавроса, но общую процедуру знал. С помощью специальных винтов вырыли глубокие колодцы, в них опустили объемную решетку, сваренную из толстых, в запястье взрослого человека, железных брусьев, и залили раствором — получились сваи. В это время рабы и манкураты разрушили окрестные здания. Тридцать или сорок домов превратились в обломки, которыми наполнили большую квадратную яму глубиной в два человеческих роста (из дна ее вниз и уходили сваи), и все это тоже залили раствором. Его поначалу хотели привезти из Терианы, но разведчики совместно с прибывшими темниками быстро разобрались в местных делах, и раствор стали поставлять два заводика на краю города. Делать его там начали по особому рецепту Гильдии, оставшемуся со времен Проклятых, с добавлением укрепляющего глинистого порошка. Три грузовика с ним темники доставили в этот мир через Сайдон и Териану с самого Ангулема.
Солнце садилось, по огромному квадрату, серевшему посреди полуразрушенного города, протянулись тени. Из бетона торчали железные арки, на которые предстояло лечь несущим перекрытиям нижнего яруса. В стороне, на расчищенной от обломков площадке манкураты под надзором мастеров и надсмотрщиков возводили небольшую фабрику, отдельные узлы которой недавно доставили через Око. Там предстояло отливать блоки для стен Центавроса — варить арматурные кубы и заливать их бетоном.
Со скрипом открылись двери, Максар повернулся. В коридор выскочили двое землян: седой с носом-крючком и всклокоченным волосами, и бородатый мужчина помоложе, прижимающий к разбитым в кровь губам полу замызганного белого халата. Шамкая, он пробубнил на местном языке: «Вениамин Павлович, вы большой ученый, но наши семьи…» — командер не понял ни слова. Седой ответил тонким взвизгивающим голосом. Крюкеры не шелохнулись.
Земляне, не заметив Максара, выбежали на лестницу, и в коридор выглянул ординарец Виха: молодой, невысокого роста красавец, судя по светлой коже и кучерявым, почти белым волосам — уроженец Сайдона. У него был липкий, сладкий взгляд, но в лицо Максара он смотреть боялся, потому что однажды, сделав это, получил удар в челюсть и несколько дней не мог толком говорить. После того случая Коста с Максаром окончательно невзлюбили друг друга: бер’Мах был
Виха, сделав приглашающий жест, попятился, но когда командер направился к двери, стоящий слева от нее крюкер преградил дорогу.
— Оружие, — донеслось из-под шлема.
— Ты не знаешь меня? — спросил командер.
— Оружие, — упрямо повторил охранник.
Второй подцепил ногой стоящий в стороне стул и передвинул его ближе. В глубине помещения за дверью Виха ухмылялся, наблюдая за этой сценой.
Поколебавшись, Максар положил на стул револьвер, полученный в дар от отца, и кинжал с набалдашником в виде герба Гронов — череп с двумя лезвиями секир по бокам.
Командер зашагал дальше, прямо на крюкера, который отступил, пропуская его.
Скорее всего, земляне использовали это помещение как зал для собраний. Примерно треть его занимал помост от стены до стены, покрытый гладкими лакированными досками, а в другой части, где оказался Максар, под широким окном были свалены сбитые длинными рядами стулья с откидными сиденьями.
Этому зданию скоро предстояло исчезнуть, и Коста не стал устраиваться всерьез, развешивать по стенам бронзовые портреты предков и ритуальное оружие. Но на помосте появилась большая кровать, где подушки и одеяла образовывали пологую грязновато-белую гору, а посреди второй части зала — стол. Он был уставлен посудой всевозможных форм и размеров, притащенной из городских лавок. На тарелках и мисках валялись вскрытые упаковки земной пищи, посреди стола высилась широкая ваза, доверху наполненная сахаром.
Перед сидящим в кресле Костой красовалось круглое блюдо с местным яством, состоящим из бисквита, залитого красным и черным кремом. В зале приторно пахло сладким. Комендант держал в руке железную лопатку и слизывал с нее крем. Эта кровать, этот стол… Коста не скрывал своих привычек, ведь он был родным братом вождя клана Махов, главенствовавшего теперь в Ставке.
Максар ждал долгого разговора, но все вышло иначе. Как только он вошел, Коста пролаял:
— Ты дал пеону осквернить себя!
Мастер-командер молча застыл перед столом. Он не собирался оправдываться.
— Тебя ранил потомок Проклятых! — повысил голос комендант, явно ожидавший возражений. — Как после этого ты можешь командовать охраной нового Центавроса?
Едва заметно левый, не скрытый повязкой уголок рта Максара дернулся книзу. Так вот в чем дело! Жирный сластолюбец решил использовать эту ситуацию, чтобы…
— Осквернен пеоном! — изо рта Косты полетели бисквитные крошки. — И к тому же позволил выкрасть машину экстра-связи из шатра, в котором спал!
Они оба знали, что сказанное — ложь, Максар находился в соседнем шатре, но доказывать это не имело смысла.
— Отдал ценную машину аборигенам! — комендант стукнул кулаком по столу.
Сзади скрипнула дверь. Максару не надо было оглядываться, чтобы понять — один из крюкеров заглянул в зал. Краем глаза командер видел Виху, стоящего у окна. Наверняка ординарец очень рад происходящему.
Коста сделал небрежный жест, и дверь с тихим стуком закрылась. Комендант вонзил лопатку в лакомство перед собой, откромсал большой кусок, поднял, но тот упал обратно на блюдо. Тогда Коста схватил его, запихал в рот и принялся жевать. Проглотив, вытер губы рукавом.
— Наконец, ты не прибыл в срок, когда я приказал.
Последнее обвинение было просто смешным: даже рядовой берсер-боец, если он уважает себя, не побежит, спотыкаясь, на призыв своего командира, но подойдет — быстро, однако с достоинством. Ну а Максара в городе задержали важные дела, появление отряда местных воинов, нападение на Красный лагерь… Коста прекрасно знал это и все же присовокупил к двум первым «грехам» командера третий.
Его упорное молчание вконец вывело Косту из себя. Он провел пятерней по стоящему перед ним сладкому блюду, вскочил и, обойдя стол, оказался перед Максаром. Бер’Мах был на голову ниже его и значительно шире. Подняв руку, измазанную черным, он дважды мазнул пальцами по предплечью командера. Тот скосил здоровый глаз. Две красные полоски из четырех на его кителе потемнели.