Сейчас, перед боем, ему хотелось молча побыть в одиночестве.
— Ну пойдем, моя хорошая, пойдем. — Инга обняла Женю за плечи и повела ее в гримуборную, нажимая свободной рукой кнопки «нокиа». — Але, Кузьма Ильич? Все, вопрос решен, порядок.
«Да, вопрос решен. — Серега тупо посмотрел парочке вслед и быстрым шагом направился в раздевалку. — Красавицы, конкурс, стриптиз — мышиная возня какая-то».
— Явился не запылился! — Лысый при виде Прохорова помрачнел и, скривившись словно от зубной боли, поманил за собою в тренерскую. — Не стой столбом, присядь.
На стене висел плакат, красочный, с изображением одного из экс-премьеров. Насупив брови, тот жуликовато пялился в пространство и держал ладони на виду, изображая ими крышу несуществующей избушки. Внизу было дано пояснение — «Наш дом Россия». В пяти шагах от плаката стоял Димон, бросая в экс-премьера бритву, он раз за разом попадал тому точно в глаз и с обстоятельностью маньяка повторял все сначала. На скулах его перекатывались желваки.
— Слушай сюда, Сергей Иванович, — Лысый опустил глаза, — и заруби себе на носу, чтобы без дураков. Займешь четвертое место. Побьешь двух первых говнюков и ляжешь под Черного Буйвола, — заплачены очень серьезные деньги. Если будешь паинькой, погасишь долг и поедешь в Норвегию. Смотри у меня, не вздумай показывать характер. Усек?
— Понял, не дурак. Волчьи законы рыночной экономики. — Прохоров встал и, хрустнув пальцами, пошел из тренерской.
Пока он переодевался, настраивался на бой, работал на координацию и гибкость, почтеннейшая публика тоже разминалась — водочкой, коньячком, французским винищем. Закусывали разнообразно, однако сегодня вечером особым шиком считалась эротическая кухня. Маленькие хрустящие хлебцы в форме фаллосов, шампанское с устрицами а-ля великий Казанова, салат с сельдереем по рецепту мадам Помпадур и, конечно, рыбная пикантная похлебка, с помощью которой Апулей, говорят, совратил свою будущую супругу. Ели суп из креветок на курином бульоне, жрали рис, сваренный в молоке с перепелиными яйцами, луком и медом, давились омлетом с имбирем и перцем, рыгая, делились впечатлениями:
— Ну, братва, у меня уже встал, хрен с ним, со стриптизом, пойду засажу кому-нибудь…
— Лапа, одно из двух, или у меня будет понос, или у тебя будет ночь любви…
— Милый, я под эти артишоки кончаю, кончаю, кончаю…
Не хлебом единым жив человек. На сцене голая, похожая на свиноматку тетка лихо откупоривала влагалищем бутылки, курила этим же самым местом, рисовала фломастером портреты на заказ. Это имело успех.
— А жопой слабо?
Публика бешено аплодировала, халдеи неслышно служили, мэтр из-под кустистых бровей зорко посматривал по сторонам. Обстановочка была самая непринужденная, все ждали начала драки и похабели. Народу потихоньку прибывало, смех и звон посуды заглушали чувственные звуки музыки, и в жизнерадостной этой суматохе никто не обращал внимания на бородатого мужчину в скромных роговых очках.
— Ступай, милая, мне сегодня нельзя, — отмахнулся он от приставшей было проститутки и. усевшись на высокий табурет у стойки, вежливо спросил сока и фисташек. — Томатный, пожалуйста.
— Пожалуйста. — Респектабельный, похожий ликом на библейского патриарха бармен ловко сыпанул полстакана льда, полил сверху розовой суспензией и так вытряхнул фисташки на блюдечко, что половина осталась в пакете. — Прошу. У вас на редкость удачный галстук.
Манеры его были безупречны, голос хорошо поставлен, а глаза светились неземной, прямо-таки вселенской скорбью по всем заблудшим и погрязшим.
— Спасибо, уважаемый. — Человек в очках протянул хрустящую бумажку, отказался от сдачи и отважно пригубил розовую бодягу. В ценителе мужских аксессуаров он без труда узнал бармена из дискотеки «Эльдорадо», с которым сталкивался пару лет назад, — смотри-ка, покой нам только снится! Неужто не наворовал на спокойную старость?
Обижаете! Давно уже наворовал. Всего у Семена Натановича Бриля в избытке: и дом, и «мерседес», и зелени полнаволочки, — просто не может он никак расстаться с любимым делом. Привык воровать, Рассея. Чего только не было в его жизни: и лотки с бананами по рубль девяносто килограмм, и шампанское, разбавленное минералкой, и маслице из маргарина. Теперь дело к концу. И хоть говорят, что старый конь борозды не испортит, но вот и глазомер уже не тот, и рука дрожит. «Гады годы»…
— Хороший сок, пробирает. — Бородатый не допил, слез с табурета и сразу затерялся в кабацкой суете.
Проворные ноги понесли его к двери, на которой нарисованный бульдог весело справлял малую собачью надобность. Улыбался он со значением, — туалет и в самом деле вызывал только положительные эмоции. Не какой-нибудь там нужной чулан, вульгарный сортир, банальный клозет, заурядная ретирада. Нет, это был храм неги, чистоты и покоя. Каррарский мрамор, французская сантехника, зеркала во всю стену, цветущие спатифиллумы в позолоченных вазонах. Только человек в очках не стал наслаждаться стульчаком с подогревом и мягчайшим, шелковистым на ощупь пипифаксом; закрывшись в кабинке, он приподнял крышку бачка и бросил внутрь что-то очень похожее на шарик для пинг-понга. Спустил воду, вышел и принялся не спеша мыть руки над розовой, в тон стенам, раковиной.
«Там курят девочки с ужасными глазами, а с ними дяди без волос и с волосами. Тра-ла-ла-ла-ла-ла…»
Пел он на редкость фальшиво, казалось, на ухо ему наступил не медведь даже, а слон.
В зале между тем уже яблоку было некуда упасть, а жаждущих хлеба и зрелищ все прибывало: косяками шла братва в блайзерах и цепях, тянулись стаями золотозубые кавказцы, вели под руки своих дам русские, из новых, — все как на подбор крутые, вальяжные, полные дерьма и спеси. Шум, гам, пьяные базары, сигаретный дым и звон бокалов, запах миндаля, аромат духов и всепроникающая вонь чеснока. Наес fac ut felix vivas — in vino veritas.
За угловым столиком, под листьями раскидистой монстеры, сидело руководство «Эгиды» и с достоинством угощалось ю сцу хао хинг хяо — зеленым стручковым перцем с мясом по-китайски. Одетая в шифоновое платье с декольте, Пиновская напоминала ветреную изменщицу-жену, Дубинин — мужа-рогоносца, Плещеев же, в смокинге, «кис-кисе» и позолоченных очках, казался роковым альфонсом-сердцеедом.
— Это первый, проверка связи. — Промокнув салфеткой губы, он склонил подбородок к миниатюрному микрофону на груди, и сейчас же в ухе у него проснулась капсула беспроводного телефона:
— Второй первому, есть контакт.
— Третий, норма.
— Четвертый на линии, порядок.
В сегодняшней операции был задействован весь личный состав «Эгиды». Здание «Занзибара» оцепили по периметру, снайперы взяли под контроль все подъездные пути — муха не пролетит. В зале за большим Т-образным столом праздновали чей-то юбилей молодцы из группы захвата, Катя, Алла и Наташа, изображая жриц любви, восседали в мини-юбках у стойки, попивали шампанское и не знали отбоя от клиентов. Жизнь господина Морозова повисла на волоске.