В шесть часов его позвали к телефону. Звонило начальство, по межгороду, извинялось и просило ждать до упора, может, даже заночевать, тут же, на диване. Генеральский голос был какой-то мятый, вымученный, такой, что сразу становилось ясно — дела хреновы, и Плещеев тяжело вздохнул:
— Слушаюсь.
А сейчас, ужиная за экраном телевизора, он смотрел программу «Время», и кусок не лез ему в горло: в Кремле только что закончилось экстренное совещание Совбеза, — видимо, и впрямь случилось что-то очень серьезное.
— Привет, это я. — Не доев бутерброды с ветчиной, он вытащил «нокиа», позвонил на трубку Пиновской. — Как вы там? Бдите? Правильно делаете, приказываю перейти на казарменное положение, личному составу вооружиться и ждать дальнейших распоряжений. Я ясно выражаюсь, Марина Викторовна?
— Куда уж ясней. — Голос Пиновекой дрогнул. в нем послышались тревожные нотки. — Что, плохо дело?
— Предположительно. — Плещеев поднялся с кресла, ноги его утонули в ворсе ковра. — Не занимайте линию. До связи.
— Есть до связи. — В трубке пискнуло, послышались гудки, а по телевизору начался очередной голливудский шедевр — пустые глаза, слащавые улыбки и банальные, ничего не значащие фразы: «Ты о'кей? Мы его теряем. Нет, он работает на правительство!» Ни души, ни таланта, только деньги, деньги, чертовы деньги.
— Дерьмо. — Плещеев раздраженно взялся за пульт, прошелся по каналам, но, так ничего и не выбрав, нажал кнопку «power». — К чертовой матери, довольно впечатлений.
Начальство прибыло далеко за полночь.
— Что, заждался? — Пожав руку, генерал пригласил его в кабинет и скомандовал в селектор насчет кофе. — Извини, в Москву вызывали, экстренно — Там такое… — Не договорив, он вздохнул, махнул рукой. — Обратно летел с военного аэродрома, истребителем, ощущение — лучше не вспоминать.
— Ну и как столица нашей родины? — Плещеев опустился в кресло, подтянул распущенный узел галстука. — Кипучая, могучая, никем не победимая?
Генерал снял очки, помассировал веки, глаза у него были красные, как у кролика.
— Знаешь, в армии говорят: лучше держаться поближе к кухне, подальше от начальства. Москва, она, брат, бьет с носка, не разбирает. Собственно, и разбираться-то никто не хочет, каждый тянет одеяло на себя, в ходу старинное правило курятника — клюй ближнего, сри на нижнего. Отечество побоку… Дискету-то прочел? — Он мельком глянул на Плещеева, протер очки не слишком свежим носовым платком. — Это так, дайджест, полуоткрытая информация для общего ознакомления. Да, войдите.
Генерал поднял глаза на буфетчицу, принесшую кофе с бутербродами, коротко кивнул:
— Спасибо, вы свободны. — Подождал, пока та выйдет, щелкнул электромагнитным замком и, задействовав защиту, отчего воздух в кабинете мелко задрожал, повернулся к Плещееву. — А теперь послушай то, о чем в газетах не напишут. Есть в Москве одна контора, называется «Красная звезда», так вот, в ней некий кандидат наук Бакаев еще в конце восьмидесятых создал спин-торсионный генератор, — генерал достал четвертушку бумаги, поправил очки, — прибор, излучающий воронкообразные лучи вращения. Первоначально он был задуман как оружие для борьбы с системой СОИ, однако оказался изобретением разноплановым: «запирает» электронику, изменяет структуру кристаллов, «выключает» человеческую психику. Помнишь, когда в октябре девяносто третьего Ельцин схлестнулся с Хасбулатовым и Руцким, те вдруг в самый пик кризиса стали делать непростительные глупости и дали президенту возможность придавить законодательную власть? А манипулирование общественным мнением? А выборы президента, когда его рейтинг вдруг вырос с пяти процентов до небесных высот? Словом, этот Бакаев, теперь уже, конечно, профессор и членкор, оказался мастером на все руки. И швец, и жнец, и на дуде игрец. — Начальство вытащило еще четвертушку бумаги, бегло просмотрев, отхлебнуло кофе. — Только вот доигрался. На симпозиуме в Осло исчез: то ли похитили, то ли сам подался в бега, неясно. Вместе с ним пропал пакет документов по переносному генератору микролептонного поля и опытный образец величиной с небольшой чемодан.
— А что же охрана? — Плещеев нехотя поболтал ложечкой в чашке, однако пить не стал, сердце и так билось, словно раненая птица. — Проспали?
— С норвежскими блядями. Вообще-то шкуры были российские, на заработках. — Генерал вдруг рассмеялся, однако зло, с обидой. — Самых дешевых сняли. А потом, кто теперь работает в конторе-то? Так, шваль, фуфло, все нормальные кто в бизнесе, кто в мафии. Вот ты, Сергей Петрович, разве на одну зарплату живешь? — Начальство оборвало смех, занялось бутербродом с колбасой. — Не ври только, маленькая ложь рождает большое подозрение.
— Крутимся, ларьки охраняем, сволочь разную. — Плещеев пожал плечами и все-таки отхлебнул кофе. — Финансирование сами знаете какое. Гулькин хрен.
— Вот то-то и оно, все дело в финансах. — Генерал вытер сальные губы. — В общем, в Москве все на ушах стоят. Ведь этот чертов генератор может промыть мозги населению небольшого города. А если построить стационарный образец и вдарить, к примеру, по Питеру… Одним словом, приказ свыше — рвать жопу на сто лимонных долек. Парню твоему когда в Норвегию-то ехать?
— Через десять дней, пока там визы, паспорт. — Плещеев сразу понял, куда дует ветер, но сделал недоуменное лицо. — Только надо ли? И так людей не хватает!
— Как говорили в Древнем Риме, не надо представляться более глупым, чем есть на самом деле. — Начальство посмотрело на Сергея Петровича с жалостью, как на дефективного. — Пиши инициативный рапорт на мое имя, и завтра этого героя сюда, к восьми ноль-ноль. Специалиста по агентурной стратегической разведке мы из него, конечно, не сделаем за десять-то дней, но зато никто нас потом не упрекнет в бездействии. Да и чем черт не шутит, дуракам всегда везет. — Генерал подлил Плещееву кофе, вытащив из портсигара беломорину, закурил. Кого именно он держал за дурака, было неясно.
Разбудил Прохорова телефон. Звонила Женя, голос ее был весел и беззаботен, словно щебет райской птахи:
— Здравствуй, милый. Чем занимаешься?
— Онанизмом. — Серега вдруг почувствовал, как екнуло сердце, истомная тяжесть спустилась в живот, и трусы сразу превратились в оковы, — черт бы побрал эту дуру Корнецкую с ее железобетонной неприступностью! Может, послать ее на хрен, баб, что ли, мало? Вон Любка Зверева, к примеру, чем не подруга жизни? И накормит, и выпить даст, и отсосет, и раком встанет. Опять-таки, умница и красавица, в банке работает, крыса.
— Знаем, знаем, премиленькая штучка. — Женя заливисто рассмеялась, в трубке было слышно, как рядом кто-то поет под гитару. — Кончишь — приезжай на шашлыки. Вика устраивает отвальную.
Господи, опять эта истеричная проститутка с высшим филологическим образованием! Изящные манеры, беседы о прекрасном, сложные психологические состояния. А вот Любка Зверева, та без фокусов, сразу хватает за ширинку, ей не до умных разговоров, язык другим занят. Эх, жизнь — влечение полов, непознанная бездна страсти, мышиная возня вокруг постели!