— Он дипломат и придворный. Лотти, а ты Тебе он понравился?
— Мама, — сказала я, — ты хочешь мне что-то рассказать?
Несколько секунд она молчала. Потом она быстро сказала:
— Это было очень давно… до того, как ты родилась… это и должно было быть до того, как ты родилась. Я очень любила Жан-Луи.
Я была изумлена. Мне показалась странным, что она назвала моего отца Жан-Луи. Почему она не сказала просто «твой отец», и уж во всяком случае, совсем не обязательно было рассказывать мне о своих чувствах к нему. Я видела, как преданно она ухаживала за ним во время его болезни и была свидетельницей ее горя после его смерти. Я лучше всех знала, какой любящей и преданной женой была моя мать.
— Конечно! — нетерпеливо воскликнула я.
— И он любил тебя. Ты была для него очень важна. Он часто говорил, что именно ты сделала его жизнь счастливой. Он сказал, что твое появление на свет значительно облегчило его страдания.
Она смотрела невидящим взглядом, ее глаза блестели, и мне показалось, что она вот-вот расплачется.
Я взяла ее руку и поцеловала.
— Расскажи мне то, что ты хочешь рассказать, мама, — попросила я.
— Это было тринадцать лет назад, когда я вернулась в Эверсли, после всех тех лет. Мой… я продолжаю называть его дядей, хотя наши взаимоотношения были гораздо сложнее. Дядя Карл был очень стар и знал, что ему недолго осталось жить. Он хотел, чтобы Эверсли остался в семье. Похоже, я была его ближайшей родственницей.
— Да, я знаю об этом.
— Твой отец не мог приехать. Произошел тот несчастный случай, подорвавший его здоровье… поэтому я поехала одна. В то время в Эндерби гостил граф, и мы с ним познакомились. Не знаю, как бы это тебе сказать, Лотти. Мы познакомились… и стали… любовниками.
Я смотрела на нее в удивлении. Моя мать… с любовником в Эверсли, в то время как мой отец прикован к постели в Клаверинг-холле! Я была ошеломлена, поняв, как мало мы знаем о других людях. Я всегда считала ее человеком строгой морали, непоколебимой в своей приверженности условностям… И вот, оказывается, у нее был любовник!
Она схватила меня за руки.
— Пожалуйста, попытайся понять меня. Несмотря на свой юный возраст, я понимала ее гораздо лучше, чем ей казалось. Я любила Дикона и хорошо знала, насколько легко человек поддается влиянию эмоций.
— Дело в том, Лотти, что у меня появился ребенок. Этим ребенком была ты.
Это признание было совершенно фантастичным. Оказывается, я дочь не того человека, которого всю жизнь считала своим отцом, а этого неожиданно появившегося графа. Я не могла в это поверить.
— Я знаю, что ты думаешь обо мне, Лотти, — поспешно продолжала мать. Ты презираешь меня. Ты еще слишком юная, чтобы все это понять. Это, искушение ошеломило меня. А потом твой отец… я имею в виду Жан-Луи… был так счастлив. Я просто не могла ему рассказать. Я не могла сознаться в своей вине. Мое признание убило бы его. Он и без того слишком много страдал. Он был очень счастлив, когда ты родилась, а какие между вами были отношения, ты и сама знаешь. Ты была так добра к нему… такая милая, мягкая, полная сострадания… и это значило для него очень много. Он всегда хотел детей… Но явно не мог иметь. Я, как выяснилось, могла… так что теперь, Лотти, ты все знаешь. Граф — твой отец.
— Он знает об этом?
— Да, он знает. Именно поэтому он и приехал сюда… повидать тебя. Ну, скажи что-нибудь.
— Я… я не знаю, что сказать.
— Ты потрясена?
— Я не знаю.
— Дорогая моя Лотти, я слишком неожиданно обрушила на тебя эту новость. Он хотел, чтобы ты узнала об этом. Граф сразу же полюбил тебя. Лотти, почему ты ничего не говоришь?
Я просто смотрела на нее. Тогда она обняла меня и крепко прижала к себе — Лотти… прошу, не презирай меня… Я поцеловала ее.
— Нет… нет… дорогая мамочка, я просто не знаю, что сказать, что думать. Я хочу побыть одна. Я хочу обдумать все услышанное.
— Скажи мне главное. Ты не перестанешь любить меня?
Я покачала головой.
— Конечно, нет. Как бы я могла? Я нежно поцеловала ее. Она казалась мне совсем не тем человеком, которого я знала всю свою жизнь.
* * *
Мои чувства были в таком смятении, что я никак не могла разобраться в них. Это поразительное откровение Я думаю, всем время от времени приходится пережить потрясения, но узнать о том, что человек, которого ты всю жизнь считала своим отцом, на самом деле тебе не отец, и тут же познакомиться с другим — это и в самом деле можно было назвать ошеломляющим переживанием.
Граф был столь яркой личностью, что я чувствовала гордость, как, несомненно, всякий на моем месте, узнавший о том, что это его отец. Но наряду с этим чувством я ощущала и неловкость при мысли о бедняге Жан-Луи, таком добром, мягком и готовом к самопожертвованию. Он нежно заботился обо мне, и я не могла оставаться равнодушной к такой преданности. При моем появлении его глаза всегда радостно загорались, а когда я садилась возле него, он весь светился нежностью, согревавшей меня. Я всегда старалась уделять ему побольше внимания просто ради того, чтобы лишний раз увидеть, как он радуется моему присутствию. Нельзя с легкой душой отбросить мысль о том, что этот человек твой отец, обрадовавшись тому, что на его месте оказался кто-то иной. Когда Жан-Луи умер, я чувствовала себя страшно одинокой, то же самое, несомненно, можно сказать и о моей матери. Она любила его. Здесь были затронуты слишком глубокие человеческие эмоции, чтобы я в моем возрасте могла полностью постичь их. Но при всем при том, совершенно очевидно, признание моей матери взволновало меня.
Довольно странно, но я не связала столь удачное появление графа и сложившиеся между мной и Диконом отношения. Если бы я хорошенько подумала, то, возможно, поняла бы, что его появление в Англии сейчас, после стольких лет отсутствия, не случайно.
К тому времени, когда нужно было спускаться к обеду, я уже взяла себя в руки. Мать с тревогой следила за мной, и атмосфера за обедом была довольно напряженной, хотя граф изо всех сил старался ее развеять, рассказывая нам о курьезах при французском дворе.
Когда мы встали из-за стола, мать взяла меня за руку и вопросительно посмотрела мне в глаза. Я улыбнулась ей и, кивнув, поцеловала ее. Она поняла. Я приняла своего нового отца.
Мы прошли в буфетную отведать десертных вин, и там моя мать объявила: «Я рассказала ей, Жерар». Граф борясь со смущением, подошел и обнял меня, затем чуть отстранился.
— Моя дочь, — сказал он. — Я этим горжусь. Это одна из самых счастливых минут в моей жизни.
После этих слов вся наша скованность исчезла.
* * *
Я проводила в его обществе много времени. Думаю, что мать это устраивало. Очень часто она оставляла нас наедине друг с другом. Видимо, ей хотелось, чтобы мы получше узнали друг друга. Он постоянно говорил о моей поездке во Францию и заявил, что не успокоится до тех пор, пока не покажет мне свой замок. А я в свою очередь сказала, что не успокоюсь, пока не увижу этот замок.