— Я знаю об этом, — ответила я. — Сабрина, должно быть, вы — самая преданная в мире мать. Улыбнувшись, она сказала:
— Ну, я не даю тебе спать, а ты, наверное, очень устала. — Она поднялась. — Спокойной ночи, дорогая. Как чудесно, что ты приехала. Мы собираемся сделать все, чтобы не отпустить тебя обратно, Лотти.
У самой двери она приостановилась.
— Кстати, ты помнишь бедную Гризельду?
— Конечно. Она сохраняла комнаты Изабеллы в том же виде, в каком они были в момент ее смерти-. Она была немножко ненормальной.
— Она невзлюбила Дикона и распространяла о нем и Изабел самые невероятные истории. Она страшно ревновала всех, кто вставал между ней и Изабел.
Мы пытались это пресечь, но она была слишком старой… выжившей из ума. Все вздохнули с облегчением, когда она умерла.
— Значит, она умерла?
— Да, уже прошло лет пять. Те комнаты долго приводили в порядок, и теперь они стали похожи на остальные комнаты.
— Значит, вы говорите, — пробормотала я, — все вздохнули с облегчением…
Она приложила пальцы к губам и послала мне воздушный поцелуй.
— Спокойной ночи, дорогая Лотти. Приятных сновидений. Не забывай о том, что мы собираемся сделать все, чтобы удержать тебя здесь.
Как сказала Клодина, мы были слишком возбуждены, чтобы уснуть в эту ночь.
* * *
В Эверсли я была счастлива. Я знала, что, когда уеду, мне будет очень недоставать его. Было что-то в этих зеленых лугах и майском солнце, что принадлежало самой сути Англии, что не было похоже на весь остальной мир. Мне нравилось даже то, что солнце могло внезапно скрыться за тучами, и если мы были на прогулке, то должны были искать укрытие от внезапно налетевшего дождя.
Был уже конец мая, но в этом году апрельские дожди, похоже, затянулись, как никогда. Зеленые изгороди были сплошь покрыты цветами, и мне припомнилось, как в детстве мать учила меня плести из них венки. Я вспоминала названия растений, таких, как сердечник, рядвенец и лапчатка. Я много ездила верхом с Диконом и мальчиками. У нас образовалась веселая компания.
Иногда вместе с нами выезжала в экипаже Сабрина, мы отправлялись в какой-нибудь красивый уголок и устраивали там пикник. Мы ездили и к морю, но я чувствовала себя хорошо только вдали от него; море напоминало мне, что в стране, находящейся всего в двадцати милях отсюда, мой отец считает дни, остающиеся до нашего возвращения. Море напоминало мне о временности моего пребывания здесь, в то время как с каждым днем мне все больше и больше хотелось остаться.
Я желала бы забыть, что Дикон более всего любит власть и деньги, что он женился на Изабел из выгоды и что ее верная нянька обвиняла его в убийстве. Хотя в Эверсли царило счастье, здесь были и свои темные стороны. Я часто задумывалась об Изабел, о тех бесконечных месяцах, в течение которых она ожидала рождения детей, а они так и не появлялись на свет, и о тех двух, из-за которых она умерла. Как, должно быть, она боялась, бедная Изабел! Казалось, в самые спокойные, а иногда даже и в самые счастливые моменты, ее тень вставала у меня за спиной.
Дикон постоянно был с нами. Он восхищал Шарло, как и Луи-Шарля, который вообще был бесконечно счастлив в Эверсли. Лизетта никогда не уделяла ему должного внимания и материнской любви, в которой так нуждаются дети. Она не хотела его и настолько не любила своего фермера-мужа, что, наверное, переносила часть своих чувств к нему и на Луи-Шарля. Здесь он полностью окунулся в жизнь Эверсли, и часто они вместе с Шарло отправлялись исследовать окрестности, привозя с собой рассказы о постоялых дворах, которые им удалось посетить, и о городках, через которые они проезжали.
Клодина тоже полюбила Эверсли. Вместе с молодыми людьми она отправлялась на прогулки верхом, и Джонатан обучал ее брать препятствия. Я немножко беспокоилась за нее, но Дикон сказал, что этому необходимо научиться и что Джонатан сумеет позаботиться о ней. Она пользовалась вниманием обоих близнецов, и меня забавляло то, как она обращает на себя внимание то одного, то другого. Именно в Эверсли я ясно осознала, насколько быстро взрослеет моя дочь.
Дни летели быстро.
* * *
Сабрина пела, аккомпанируя себе на спинете:
Рвите бутоны, пока стоит май,
Время от нас улетает,
И то, что сегодня цветет, — так и знай,
Завтра уже умирает.
Я понимала, на что она обращает мое внимание.
Дикон все время был со мной, но вел себя умно. Он не уговаривал меня остаться. Он хотел, чтобы на меня воздействовал своей магией Эверсли.
На меня, конечно, действовали эти мирные пейзажи. Сам воздух, казалось, был пронизан покоем, и я хорошо чувствовала разницу между обстановкой здесь и там — в стране, которую отделяла от нас всего лишь полоска воды. Когда я глядела на эти волны, лизавшие берег, — иногда серые и злые, иногда голубые, мягко шелестящие, — я размышляла о разнице между этой мирной, счастливой жизнью и той, напряженной и полной мрачных предчувствий.
По вечерам в спальне наедине с собой я сознавалась, что хочу остаться здесь, хочу жить здесь. Здесь мой дом, здесь моя страна. Здесь Дикон. Если говорить откровенно, мне нужен Дикон.
Сабрина была бдительной. Для нее Дикон — свет в окошке. Она не видела в нем недостатков и считала совершенством. Хотя, казалось бы, уж она-то должна была знать, что он собой представляет. Возможно, она отказывалась видеть это только потому, что не хотела этого видеть? Все свои действия она выстраивала в соответствии с его предполагаемым совершенством. При появлении Дикона менялось даже выражение ее лица: глаза постоянно следили за ним, губы складывались в мягкую одобрительную улыбку. Однажды я сказала Дикону:
— Никто не имеет права на такое обожание, которым окружает тебя мать. Оно попахивает безбожием. Оно святотатственно. Я всерьез считаю, что она верит в то, что ты превыше самого Господа.
Дикон, как всегда, соотнес мое высказывание со своими планами, сказав мне:
— Для того чтобы я стал в ее глазах полным совершенством, мне недостает только одного.
— Чепуха, — возразила я. — Тебе всего хватает. Ты и так совершенство.
— Ты не права. Она хочет, чтобы я был счастлив в браке, и, по мнению Сабрины, никто, кроме тебя, на роль моей жены не годится.
— Бог совершенен… всемогущ и всеведущ… и именно так ты и выглядишь в глазах Сабрины. Ей совершенно неважно, на ком ты женишься, главное, чтобы этот выбор сделал ты, и тогда он будет воспринят Сабриной как единственно возможный.
— Это не совсем так. Моей женой должна быть ты, поскольку она знает, что мне нужна только ты. Поэтому и ей нужна только ты. Дай же исполниться ее мечте. Она женщина, которая любит, когда все в порядке, все застегнуто до последней пуговицы. Она вышла замуж за того человека, которого выбрала для нее твоя бабушка Кларисса, и хотя считала свой брак идеальным, видишь, она мастерица создавать идеалы, — всегда беспокоилась, словно отняла его у Клариссы. Теперь, если внучка Клариссы выйдет замуж за сына того самого Дикона, которого любили и Кларисса, и Сабрина, все будет в порядке, все пуговицы застегнутся, не так ли? Все смогут сказать «аминь» и жить счастливо. Я рассмеялась.