Должно быть, прошел час.
Ждать, видимо, оставалось недолго. Я напрягала слух. Затем внезапно я услышала выстрел и поняла, что Джонатан приехал.
Послышался еще выстрел и еще… Стрельба длилась несколько секунд.
* * *
Долли вошла в сарай, волосы в беспорядке разметались по ее плечам, лицо было белым, она смотрела на меня безумным взглядом.
Она сказала:
— Билли мертв. Он попал в Билли. Огромная радость охватила меня. Я спросила:
— А Джонатан?
— Он тоже… Они там оба лежат. Теперь я должна убить вас. Пришла ваша очередь. А Билли нет, чтобы помочь мне.
Я оцепенела. Джонатан мертв! Я не могла этого себе представить. Он, должно быть, приехал на пляж, пошел к сараю, а Билли лежал в укрытии. Билли выстрелил, но если он не убил Джонатана с первого выстрела, то вряд ли у него был другой шанс. Джонатан был наготове.
— Мертв, — сказала я. — Джонатан мертв…
— Билли тоже… — пробормотала она, а затем подобрала пистолет и направила на меня.
— Кровь, — прошептала она. — Уже пролита кровь. Бедный Билли. Я не люблю крови…
Вдруг она выронила пистолет и закрыла лицо руками.
— Я не могу это сделать, — сказала она. — Я думала, что смогу, но… Как раньше не смогла убить и малышку.
— Конечно, вы не можете сделать этого, Долли. Я все понимаю. Я знаю, что вы чувствовали. А теперь помогите мне. Развяжите эти веревки. Пойдемте, посмотрим. Может быть, они живы.
Она взглянула на меня, и я увидела ту застенчивую девушку, которую всегда знала.
— Они мертвы, — сказала она.
— А может, и нет. Вдруг им нужна наша помощь. Она колебалась. В тот момент я почувствовала, что на чаше весов лежит моя жизнь. Все зависело от следующих нескольких секунд. Внезапно она кивнула. Она порылась в кармане своего платья и вынула нож. На какое-то мгновение она остановилась и смотрела на него. Я подумала, что она вот-вот передумает. Затем она перерезала веревки.
Спотыкаясь, я вышла из сарая. Сперва я увидела Билли Графтера. Он лежал на песке, окрашенном кровью. Несомненно, он был мертв. Неподалеку я увидела и Джонатана.
Я никогда не думала, что увижу его в таком виде. Он лежал, весь обмякший, и лицо его было цвета слоновой кости. Он казался другим человеком, такой тихий, неподвижный. Лошадь его терпеливо стояла рядом. Должно быть, он спешился прежде, чем в него попала пуля.
Я склонилась над ним. Мне показалось, что я уловила слабое, неровное дыхание.
— Джонатан, любовь моя, не умирай. Пожалуйста…
Долли стояла рядом со мной.
Ко мне вернулась надежда. Он был жив. Возможно, его еще можно спасти.
— Долли, — сказала я. — Скачите за подмогой в Эверсли. Скажите, что произошел несчастный случай. Объясните, что мистер Джонатан очень серьезно ранен. Обещайте мне, что сделаете это. Я останусь здесь с ним.
— Я не могу, — ответила она. — Что они скажут? Я взяла ее под руку.
А не поехать ли мне самой? Но как оставить ее тут с ним? Я все еще не была уверена в ней. В моем сердце теплилась надежда, что еще не все потеряно. Я боялась оставить его.
— Произошла ужасная вещь, Долли, — сурово произнесла я. — Мы должны спасти их, если это возможно… его и Билли. Вы повинны в том, что произошло, но вы не убийца. Если мы сумеем спасти им жизнь, то ваша совесть будет чиста и вы не будете думать о том, что заманили его сюда. Скажите им, пусть найдут врача и носилки, и быстро возвращайтесь. Пожалуйста, Долли.
— Я поеду, — сказала она. — Я поеду. И на этот раз я поверила ей.
Я опустилась на колени возле него.
— Джонатан, — сказала я. — О… Джонатан. Пожалуйста, не умирай. Ты не должен покидать меня, не должен…
На мгновение глаза его приоткрылись и губы шевельнулись. Я склонилась пониже, чтобы расслышать, что он говорит.
— Клодина, — прошептал он.
— Да, Джонатан, мой самый дорогой. Я здесь, с тобой. Я отвезу тебя в Эверсли. Ты поправишься. Я тебе обещаю.
— Кончено, — прошептал он.
— Нет, нет. Ты слишком молод, Джонатан Френшоу. Ты всегда был победителем. Вся твоя жизнь еще впереди.
Его губы вновь прошептали мое имя.
— Помни… — пробормотал он. — Живи счастливо, Клодина. Не оглядывайся назад. Тайны лучше всего хранить. Помни. Ради Амарилис… помни. Наша Я поцеловала его в лоб. Какое-то подобие улыбки скользнуло по его губам.
Он все еще пытался что-то сказать. Я думаю, было — «Будь счастлива». Я знала, что значили его слова Я должна была быть счастливой, сделать счастливым Дэвида, хранить нашу тайну. Долли была посвящена в нее, но у меня было ощущение, что от никогда ее не выдаст. Было много такого, что ей захотелось бы забыть.
— Не уходи, Джонатан, — сказала я.
— Ты меня любишь?
— Люблю… всем сердцем.
Его веки дрогнули, и вновь появилась улыбка.
— Джонатан! — взмолилась я. — Джонатан… Но он уже ничего не слышал.
Когда за ним приехали, он был мертв.
Прошло много времени с того страшного происшествия на берегу, когда на моих руках умер Джонатан. Амарилис и Джессике исполнилось одиннадцать лет. В том году, как и всегда, мы отпраздновали их дни рождения. Они росли вместе, в тесной дружбе, может быть, более тесной, чем это возможно у сестер. Они были такими разными — темноволосая броская красотка Джессика и светлая, как ангел, Амарилис. Они были любимицами всего нашего дома.
С Дэвидом я наслаждалась счастьем, в возможность которого и не верила. Конечно, это не было полное счастье. Как оно могло быть полным? Меня посещали сны, в которых я оказывалась в той комнате и слышала голоса, говорящие мне, что я обманула того, кто так горячо, так нежно любил меня. Иногда днем, когда я смеялась от счастья, эти голоса преследовали меня, омрачая радость и спокойствие души. Тогда я думала о Джонатане и находила утешение, вспоминая его слова. Я ни в коем случае не должна позволить Дэвиду усомниться в том, что наш брак не всегда был идеальным. Моим наказанием стало жить с тайной, и мне никогда не суждено было полностью избавиться от чувства вины. Всегда что-то должно было напоминать мне о ней, подобно голосам в комнате с привидениями. Жизнь в Эверсли шла почти так же, как всегда. Невозможно было сохранить в тайне, что Билли Графтер и Альберик были шпионами, поэтому они нашли свою смерть. Джонатан стал героем, который наказал их, и за это отдал свою жизнь.
Я иногда задумывалась о Долли. Я часто встречала ее, и, казалось, она прониклась ко мне симпатией. Эвелина Трент изменилась. Я так и не узнала, насколько ей было все известно, но она перестала так отчаянно оплакивать Эви и посвятила себя заботам о Долли. Я думаю, она поняла, что ее честолюбивые надежды, связанные с Эви, стали одной из основных причин, толкнувших внучку на такой отчаянный поступок. Должно быть, мысль о том, что она предпочла смерть в водной пучине гневу бабушки, оказала на нее отрезвляющее действие.