— Он разговаривает с тобой о своих делах?
— Очень мало, но время от времени он дает мне деньги и говорит, что это — дивиденды!
— Свои деньги ты вложила в его предприятие?
— Конечно!
Выходя замуж, мы обе получили в приданое крупные суммы денег. Мои деньги были помещены в надежное предприятие, и больше к ним Эдвард не прикасался. Я получала с них небольшой доход.
— Все, что мне нужно делать, — это подписывать документы, которые мне приносят, — добавила Амарилис.
— Какие документы?
— Не знаю: бумаги насчет этих денег и всего прочего… Видишь ли, я являюсь держателем акций, а Питер всем этим управляет…
— Значит, все твое состояние вложено в его дело?
— Это семейное предприятие, только Питер делает всю работу!
— А ты даешь деньги?
— Дорогая моя Джессика, Питер не стал богачом, женившись на мне: он и так был богаче меня! Просто он уступил мне долю в своем деле! Сама я ничего не делаю, поскольку ничего в этом не понимаю! Да и в самом деле, Джессика, ну что я могу понимать в импорте рома и сахара, в распределении их между людьми, которые хотят купить товар?
— Думаю, ничего!
Амарилис сменила тему разговора, но я задумалась над сказанным. Питер использовал ее деньги для своих деловых проектов в Лондоне! Не для того ли он вообще женился на ней, чтобы завладеть ее деньгами?
Полагаю, на самом деле я просто пыталась найти объяснение тому, почему все-таки он отдал предпочтение ей. Я получила точно такое же приданое, и не было других причин тому, что Питер предпочел Амарилис, кроме одной: он нашел ее более привлекательной!
Это было естественно: Амарилис была милой, мягкой и очень красивой. Я же — ершистой, ставящей все под сомнение, и вдобавок тщеславной. У Питера были все основания предпочесть ее!
Конечно, с ней было проще. Если бы я участвовала в этих делах с ромом и сахаром, мне захотелось бы самой выяснить все подробности. Я должна была сама осмотреть склады, ознакомиться со счетами. Не то чтобы меня особенно интересовали деньги, просто мне было бы самой интересно разобраться в происходящем.
Да и вообще, к чему искать какие-то причины? Теперь это не имело никакого значения: Питер выбрал ее.
Мне следовало перестать думать о Питере. Истинной причиной моей зависти был ребенок. Именно его появление на свет заставило меня осознать, что в браке с Эдвардом о детях не было и речи.
В стране царствовала эйфория. Наполеон — этот тиран, пугавший нас нашествием чуть ли не всю жизнь, — находился в ссылке. Можно было думать о повседневных делах, не опасаясь, что наши планы может разрушить вражеское вторжение.
— Французы никогда не позволят этому человеку вновь встать на ноги! — таков был приговор моего отца.
— Я думаю, — ответила мать, — что французы обожали его, поклонялись словно Богу!
— Я хотел сказать, что мы не должны позволить французам опять привести к власти подобную фигуру!
— Да и любой другой нации, если уж на то пошло, — добавила мать. — Почему люди не понимают, насколько радостней простая мирная жизнь, без всех великих завоеваний?
— К сожалению, — заметил Дэвид, — не народ решает такие вопросы, а так называемые большие люди!
— Конечно, они прежде всего беспокоятся о своей славе, но при этом приносят горе миллионам людей! Интересно, что Наполеон думает сейчас, скрежеща зубами на Эльбе?
— Несомненно, о побеге! — заявил отец.
— Этого никогда не произойдет! — возразила мать. Все считали, что с Наполеоном покончено. Он был не первым человеком, мечтающим о завоевании мира, и, безусловно, не последним. Но на этот раз диктатор потерпел окончательное поражение, и мы могли спать спокойно.
Стоял чудесный майский день, когда к нам приехали гости. Я была в Эверсли и сидела в саду с матерью, Клодиной и Амарилис, когда одна из служанок подошла к нам и сообщила, что двое джентльменов желают видеть мою мать. «Это — иностранцы», — добавила она.
— А они не представились? — спросила мать.
— Нет, мадам! Просто сказали, что хотят видеть вас.
— Пусть пройдут сюда, — сказала мать.
Они пришли. Некоторое время мать пристально вглядывалась в них, потом побледнела, и я решила, что она теряет сознание. Клодина привстала и тихонько вскрикнула.
Мать почти неслышно произнесла:
— Это действительно?.. — и, вскрикнув, бросилась в объятия старшего из мужчин. Тот, что помоложе, стоял и рассматривал нас с Амарилис, с изумлением наблюдавших за этой сценой.
— Шарло!.. Шарло!.. — мать. Клодина пробормотала:
— Ах, Шарло, неужели это ты?
И она тоже бросилась в его объятия. Шарло! Сын моей матери от первого брака, покинувший Англию еще до моего рождения!
— Мой милый любимый сын! — продолжала бормотать мать. — подумать… После всех этих лет…
— Я вырвался, как только стало возможным. Эти годы показались мне вечностью… Ты сразу узнала меня?
— Мой милый мальчик, да как же я могла не узнать тебя!
— Это Пьер, мой сын!
Мать взяла молодого человека за руки, посмотрела ему в лицо, потом расцеловала.
— Только подумать, что это — мой внук! А это твоя тетушка Клодина… Шарло, это моя дочь Джессика, твоя сводная сестра, и Амарилис, дочь Дэвида и Клодины!
— Как много произошло с тех пор, как я уехал!
— Все эти годы… Как долго пришлось ждать! Расскажи мне… Ты должен погостить у нас подольше! Нельзя, чтобы ты просто появился и уехал. Нам нужно о многом поговорить, обо всем, что произошло за эти годы!
— Я давно хотел приехать, но до последнего времени и речи быть не могло о том, чтобы попасть сюда.
— Слава Богу, все закончилось и тирана отправили в ссылку!
— Теперь Францией правит король, мама. На ее глаза навернулись слезы:
— Ты всегда был настоящим роялистом, дорогой Шарло! — тут же она обратилась к Амарилис:
— Сходи, пожалуйста, попроси приготовить комнаты для гостей и узнай, что там делается на кухне. Оповести всех, что приехали мой сын и внук!
Мать, не отрываясь, смотрела на Шарло. Я понимала, как тяжело ей далась разлука. Должно быть, она не видела его более двадцати лет? Войны, революции! Они разрушали не только государства, но и счастье многих семей! Как мы все страдали от них! Теперь произошло воссоединение: блудный сын вернулся домой!
Когда мать немножко успокоилась, мы уселись в саду и Шарло начал рассказывать о своих виноградниках в Бургундии. Луи-Шарль тоже был не прочь приехать сюда, но решили, что не следует оставлять хозяйство без присмотра. Пьер был старшим сыном Шарло. Ему уже исполнилось шестнадцать, и он изучал виноделие. Кроме того, у Шарло было еще два сына — Жак и Жан-Кристоф, и две дочери — Моника и Андре.