— Ваши родители знают лучше, как поступить, — только и сказала мисс Кастер.
Проходили недели, а от родителей не было никаких новостей. Дедушка умирал долго. Наверно, он очень плох, иначе они бы уже давно вернулись домой.
Пришел июнь. Дожди прекратились, и на нас внезапно обрушилась жара. Сначала все были очень довольны, но когда каждое утро нас встречало раскаленное солнце, которое светило среди ясного неба целый день, тогда опять начались жалобы среди фермеров.
Мой отец часто говорил: «Фермеры никогда не довольны: когда светит солнце, им нужен дождь, а когда начинается дождь, они мечтают о ливне. Как ни старайся, фермеру не угодишь». Значит, это естественно, что они сейчас жалуются?
А я наслаждалась жарой. Мне нравилось лежать в саду, в тенистом уголке, и слушать стрекот кузнечиков и жужжанье пчел. Это восполняло мне недостаток общения. К тому же мисс Кастер стала вялой и не. хотела продлевать наши занятия, как она обычно делала в прохладное время. Я думаю, похожее обстоятельство радовало и Джекко в доме викария, где его наставником в образовании был мистер Беллинг, помощник кюре.
Мы вместе отправлялись на верховые прогулки, скача вдоль берега, затем в вересковые поля, где обычно привязывали лошадей и лежали в высокой траве или глядели с обрыва вниз, на оловянные копи, которые были источником средств для стольких людей в округе, где население состояло главным образом из шахтеров, рыбаков и арендаторов земель, принадлежащих Кадорсонам.
Так один длинный летний день перетекал в другой, и, казалось, что солнце с каждым днем светит все ярче и ярче. Люди становились раздраженными.
— Уходите из кухни, мисс Аннора, — говорила миссис Пенлок. — Вы постоянно путаетесь у меня под ногами!
И мне уже не давали печенье или только что вынутую из печи свежую лепешку, как раньше. Конечно, возиться у печи в такую жару было слишком тяжело.
Мне не нравилось, когда меня выставляли из кухни, потому что в то время здесь больше, чем где-либо еще, было разговоров о мамаше Джинни.
Приближался канун самого долгого дня в году. Это всегда было событием особенным. Рольф вернулся от одного из своих друзей в Бодмине, который разделял его увлечение древностью, и с воодушевлением рассказывал о каких-то камнях, которые они обнаружили в вересковой пустыне, недалеко от Бодмина Я упомянула о росте враждебности в отношении мамаши Джинни.
— Это естественно, — сказал он. — Корнуоллцы очень суеверны. Здесь больше, чем в других частях страны, сохранилось старых обычаев. Наверное, это кельтская черта. Кельты, конечно же, отличаются от англосаксов, которые населили большую часть нашего острова.
— Во мне только часть кельтской крови, от отца.
— А я чистый англосакс, если можно эту смесь назвать чистой.
Я, конечно, знала, что родители Рольфа приехали в Корнуолл, когда ему было пять лет. Он родился в Мидланде, но гораздо больше знал о корнуоллских обычаях, чем сами корнуоллцы. И, может быть, он мог беспристрастно смотреть на них именно потому, что не был одним из них.
Мы вели увлекательные беседы о старых обычаях.
Рольф рассказывал мне, как и сейчас еще большинство обитателей хижин осеняют крестным знамением крюк над огнем и протыкают очаг, когда уходят, считая, что это отпугивает злых духов от жилья в их отсутствие, и как шахтеры оставляют часть своего, обеда для нэкеров в шахте. Нэкеры считаются духами тех, кто распял Христа. «Хотя откуда во время распятия набралось столько народа, чтобы населить все шахты Корнуолла, я не могу представить», — говорил Рольф.
Считалось, что появление черной собаки и белого зайца у шахты предвещает несчастье. Ни один рыбак, выходя в море, не упоминал о кролике или зайце; и если по дороге к берегу он встречал священника, он поворачивал назад и в этот день в море уже не выходил.
Если кому-нибудь нужно было упомянуть церковь, то следовало сказать «колокольня», потому что употребление слова «церковь» могло принести несчастье.
— Отчего это происходит? — спросила я. — Я думаю, однажды что-то нехорошее случилось после того, как кто-то увидел собаку или зайца или встретил священника, направляясь к лодке. Потом это превратилось в дурную примету и для других.
— Как это глупо!
— Люди всегда глупы, — сказал Рольф с улыбкой. — Конечно, существует множество обычаев, которым они следуют, уходящих своими корнями в дохристианские времена. Например то, что происходит накануне самого долгого дня в году.
— Я знаю, миссис Пенлок всегда говорит: «Так было всегда и, думаю, всегда будет».
Родители брали меня и Джекко в этот день посмотреть на костры, которые разжигались в вересковых полях и вдоль всего побережья.
Начинались приготовления к празднику Бочонки смолили и швыряли на кучи наваленных веток. Дрожь нетерпения и предвкушения ощущалась по всей округе. будут песни, пляски и всеобщее веселье.
Рольф сказал мне, что хотя это называется праздник Святого Джона, но корни его на самом деле в древнейшем языческом прошлом; люди следуют ритуалам, не зная, какова была их изначальная цель.
— Танцы вокруг костра, — сказал он, — стали средством против колдовства; надо же было что-то делать с ритуалами плодородия, которым следовали люди в древние времена. Перепрыгнувший через костер считался защищенным от злого глаза до следующего года, когда это повторится снова. Но иногда происходят несчастья, и был случай, когда одна девушка сильно обгорела. Это объяснили как торжество злых сил; именно после этого случая твой отец запретил впредь прыгать через огонь.
Для меня и Джекко всегда было большой радостью не спать допоздна, а потом отправляться с родителями в вересковые поля в коляске, запряженной парой больших серых лошадей, которыми правил отец. Я до сих пор помню, как меня охватывала дрожь, когда кто-то швырял факел в огромную кучу наваленных веток и поднимался вопль торжества, когда из-под нее вырывалось пламя.
Мы смотрели, как люди танцуют вокруг костра.
Никто не пытался перепрыгнуть через огонь, пока мы были там, но мне было интересно, прыгают ли они в отсутствие отца?
Примерно через полчаса после наступления полуночи мы возвращались домой.
— Я надеюсь, родители вернутся к празднику, — сказала я Джекко.
Мы остановились в вересковых полях и легли в жесткую траву, укрывшись за валуном.
Он храбро посмотрел на меня.
— Если и не вернутся, мы поедем сами! Мы вполне можем поехать одни.
— Что? В полночь?
— Боишься?
— Конечно, нет!
— Тогда почему?
Я поняла, что это только что пришло Джекко в голову, и он, без сомнения, сказал, не подумав, и сейчас его сжатый подбородок выражал решимость.
— От нас этого не ожидают, — напомнила я ему.
— Кто так говорит?