— Золотое кольцо… — произнесла она. — Это ваше? Меня охватило неприятное чувство, как бывало всегда, когда что-то напоминало мне о том дне.
— Ах, это… — замялась я. Я протянула руку и взяла кольцо. — Это… я нашла его.
— Нашли? Где?
— Это было… в тот день, когда со мной случилось несчастье. Да, теперь я вспомнила. Я подобрала его и совсем забыла.
— На берегу?
Я нахмурилась, как бы пытаясь припомнить, хотя слишком хорошо помнила каждую деталь того, что случилось в этот ужасный день.
— Когда? Когда вы упали?
— Да… да… должно быть, я упала… и там лежало кольцо.
— На берегу? — повторила она. — И тогда вы подняли его? Почему?
— Я не знаю. Я всегда поднимаю все, что попадается. Наверное, я сделала это, не подумав. Вообще мне трудно вспомнить. Должно быть, я увидела кольцо, подняла его и сунула в карман.
— Оно довольно милое. По-моему, золотое. Что вы собираетесь с ним делать?
— О, ничего…
— А вы не думали вернуть его владельцу?
— Я же не знаю, чье оно. Не думаю, что оно могло принадлежать кому-нибудь из рыбаков, да они и не могли бы потерять его там. Полагаю, его потерял кто-нибудь из посторонних и давно позабыл о нем.
— Если оно вам не нужно, можно мне взять его?
— Конечно.
Грейс надела кольцо на указательный палец правой руки:
— Оно подходит только на этот палец.
Я достала шарф, и мы начали прикладывать его к ткани, однако мысли мои были совсем в другом месте.
Мисс Гилмор тоже казалась несколько рассеянной…
Грейс Гилмор очень хорошо держалась в седле, и мать разрешила ей сопровождать меня на верховых прогулках.
— Анжелет у нас такая независимая, — говорила она. — Она очень любит скакать в одиночку, но теперь я предпочитаю, чтобы рядом с ней кто-нибудь был.
Грейс Гилмор не имела ничего против. Вообще ей нравилось участвовать в событиях, ставящих ее на одну ногу с членами семьи.
Однажды мы ехали верхом по берегу и оказались возле старого лодочного сарая. Грейс вдруг остановила лошадь.
— Должно быть, вы нашли кольцо где-то здесь? спросила она.
Я кивнула. Мне не хотелось лгать, но это было необходимо.
Она взглянула на лодочный сарай и дальше — туда, где виднелась гавань, потом сняла с руки кольцо:
— Взгляните на инициалы внутри кольца. Вы их заметили?
Нет, я не разглядывала его. Даже не знаю, зачем я подобрала его и сунула в карман. В общем-то я больше о нем и не вспоминала.
— Ну, конечно, вы ведь болели.
Так вы видите инициалы?
Она передала мне кольцо. Внутри него были выгравированы буквы: М. Д. и В. Б.
— Интересно, что это значит? — спросила я. Грейс молча забрала у меня кольцо.
Какую глупость я совершила, подобрав его. Если бы я попыталась вернуть его владельцу, все узнали бы, где я нашла его. Могло ведь случиться так, что его владелец никогда и не подходил к морю. Бен говорил об уликах, а вот это и могло быть уликой. И зачем только Грейс нашла его? Я бы, конечно, выбросила кольцо, если бы вспомнила о нем, а помнить мне следовало. Когда впутываешься в темные дела, нужно вести себя осторожно.
Следующие слова Грейс заставили меня вздрогнуть:
— Эти инициалы М. Д. Как звали человека, бежавшего из Бодминской тюрьмы?
— Я… я не помню…
— Его звали Мер вин Данкарри. Вы понимаете теперь, что значит М. Д.?
— Существуют тысячи людей с такими же инициалами.
— Должно быть, он был здесь, на берегу. Я почему-то уверена, что это его кольцо.
— А кто же В. Б.?
— Полагаю, женщина, у которой хватило глупости влюбиться в него.
Некоторое время Грейс рассматривала кольцо, лежавшее на ее ладони, а затем вдруг размахнулась и швырнула его в море.
— Я не могла бы носить на руке кольцо убийцы, верно?
— Конечно, — с готовностью подтвердила я.
Она и предполагать не могла, как меня обрадовала судьба, постигшая кольцо. Ведь я уже думала о нем, как об улике, обвиняющей меня.
Наконец, состоялся давно откладываемый визит в Лондон к дяде Питеру и тете Амарилис.
Шел 1854 год, и мне уже исполнилось двенадцать лет. Как обычно, к таким поездкам готовились тщательно и задолго. Грейс Гилмор сшила новые платья для меня и матери, особенно хорошо ей удалось мое платье из голубого льна. Грейс стала почти членом нашей семьи. Она взяла на себя заботы о гардеробе матери и научилась делать ей прически для любых случаев жизни. Ее не считали обычной камеристкой, мать питала к ней самые теплые чувства и всегда была готова прийти на помощь. А Грейс, горячо проявлявшая свою благодарность, сумела стать практически незаменимой.
— Просто не представляю, как бы я справлялась без нее, — говорила мать.
Слуги могли бы поднять «бунт» ввиду такого возвышения человека из сословия слуг. Но Грейс Гилмор была весьма тактична. Она всегда относилась к миссис Пенлок и Уотсону как к равным, и они соглашались с тем, что к Грейс неприменимы обычные статьи «придворного протокола». Теперь она обедала за одним столом с нами, и поначалу Уотсон проявил недовольство, рассуждая вполголоса о том, следует ли горничным обслуживать эту даму или она справится сама. Вскоре мать положила конец этой чепухе, а поскольку сама Грейс была воплощенной тактичностью, все в конце концов уладилось, и Грейс стала считаться чуть ли не дочерью хозяев, причем очень полезной дочерью. Она должна была ехать с нами на равных, но настояла на том, что будет выполнять при матери обязанности камеристки, присматривая за гардеробом и Джеком. Вообще отношения между верхним и нижним сословиями в доме могли представлять проблему, но Грейс справилась с этим спокойно и эффектно, как и со всем остальным, за что ни бралась.
Нас радостно встретила тетя Амарилис, которая тут же стала упрекать мать за то, что мы так задержались. Она обняла меня, а потом, отстранившись, начала озабоченно осматривать:
— Бедная моя, милая Анжелет. Как ужасно все, что с тобой случилось! Но зато теперь ты выглядишь вполне здоровой, верно, Питер?
Дядя Питер немножко постарел, но годы лишь добавляли достоинства его внешности. Он расцеловал меня в обе щеки и сказал, что очень рад видеть.
— Мэтью и Елена скоро явятся с Джонни и Джеффри, — сказала тетя Амарилис. — Когда Джонни услышал о вашем приезде, он очень обрадовался. Он был расстроен тем, что вы так долго не приезжали, как и все мы.
Только не подумайте, что мы по вас не скучали. А почему вы сами не приехали в Кадор? — ответила мама.