Дети обрадовались встрече со мной, и первые дни я провела в основном в их обществе, выслушивая рассказы о том, что произошло во время моего отсутствия.
Они сделали большие успехи в верховой езде — я наблюдала как они занимались на лужайке. Теперь девочки держались в седле достаточно уверенно, чтобы совершать более дальние прогулки под наблюдением конюха. Обе обожали своих пони.
Ли выглядела лучше, чем В Лондоне. Я поинтересовалась, беспокоят ли ее головные боли.
— Теперь очень редко. Спасибо, мисс Ребекка, — сказала она. — Надеюсь, ваш лондонский сезон был удачным.
— О да, — ответила я. — К сожалению, мистер Картрайт должен был покинуть город. Он уехал в Корнуолл, чтобы изучать в колледже горное дело. Мы встретимся с ним, когда он приедет к моим бабушке и дедушке.
— Мы что, собираемся в Корнуолл?
— Бабушка с дедушкой ждут нас.
— Дети будут в восторге.
— Я уверена, что тебе и самой не терпится увидеть свой родной дом.
Ее лицо приняло странное выражение. Должно быть, она любила Корнуолл, но там ее ожидала встреча с матерью. Я знала, что миссис Полгенни продолжает свою практику. Как писала бабушка, она приобрела себе велосипед с деревянными колесами и железными ободьями, из тех, что называют «костоломами», и теперь разъезжала на нем по окрестностям, посещая своих пациентов. Это было отважным поступком для женщины в ее возрасте, но я предположила, что она полностью предала себя в руки Господни.
Я хорошо понимала, что Ли, столько лет прожившая в тени своей святой мамаши, была рада бежать от нее и предпочла бы держаться оттуда как можно дальше.
Едва осмотревшись в Мэйнорли, мы были вновь вовлечены в вихрь событий. Бенедикт редко бывал дома, он разъезжал по своему, довольно обширному избирательному округу, выступая на встречах с избирателями, посещая собрания, а в определенные дни проводил, по его словам, «прием пациентов», то есть, сидя в небольшой комнате, прилегавшей к холлу, выслушивал жалобы и просьбы своих избирателей. На нас тоже были возложены определенные обязанности.
В его отсутствие иногда заходили люди, желавшие изложить свои проблемы, и Селеста была вынуждена выслушивать их, а затем вежливо растолковывать, что дела такого рода можно решить только по возвращении домой ее мужа.
Однажды, когда Бенедикт отсутствовал в течение нескольких дней, к нам пожаловал один их фермеров.
Он был озабочен тем, что люди злоупотребляли правом проезда по территории и вытаптывали его посевы.
Селесты не было дома, но я оказалась там и проводила его в небольшую комнатку, которую выделили под приемную.
Проведя почти всю жизнь в Кадоре, я сразу уловила суть волновавшего его вопроса — Я помню, как нечто похожее случалось и в Корнуолле, — сказала я ему. — Там фермер установил ограду, оставив лишь место для прохода. Работники быстро управились с этим, и посевы больше не страдали.
— Я подумывал об этом, да уж больно не хочется тратиться.
— Расходы оправдают себя, — уверила я его. — Понимаете, ведь существует закон о проезде.
— Тут вы, конечно, правы, — согласился он. — Я все думаю, может, мистер Лэнсдон чем-нибудь поможет.
— Закон есть закон, и, пока его не изменили, придется выполнять его.
— Ну ладно, спасибо, что выслушали меня. Вы, видать, его приемная дочь?
— Да.
— Ну, с вами-то лучше говорить, чем с этой иностранной леди.
— Вы имеете в виду миссис Лэнсдон?
— С ней говоришь, а она, видать, и половины не не понимает. С вами совсем другое дело. В вас есть здравый смысл.
— Просто я росла у дедушки с бабушкой, в большом поместье.
— Так я о том и говорю. Вы сразу поняли, в чем дело. С вами поговорить — одно удовольствие.
Через несколько дней домой вернулся Бенедикт. Он уже встретился с этим фермером, и тот сообщил ему, что заезжал к нам, и хвалил сообразительную и любезную приемную дочь мистера Лэнсдона.
Я всегда старалась избегать Лэнсдона, и взаимоотношения между нами оставались по-прежнему натянутыми. То же можно было сказать и о Белинде. Это была его вина. Похоже, он и смотреть на нее не хотел.
Как ни странно, оживлялся он в обществе Люси, чье существование вроде бы не должно было его заботить вовсе. Зато она не пробуждала в нем никаких неприятных воспоминаний. Люси была привлекательной, хорошо воспитанной девочкой; она не раздражала его, в то время как Белинда осталась ему как бы взамен Анжелет, и он не мог простить ей этого. Белинда была трудным ребенком, но вряд ли можно было винить ее в этом.
— Я узнал, что ты принимала здесь «пациента», — сказал мне отчим.
— Так уж получилось.
— Им не следует приезжать в мое отсутствие. Для этого выделены специальные дни.
— Должно быть, фермер забыл об этом.
— Ты произвела на него впечатление.:
— Там речь шла о праве проезда… похожий случай был у нас в Корнуолле.
— Он сказал, что приятно поговорить с разумным человеком, который разбирается кое в каких вещах.
— О… я польщена.
— Спасибо тебе, Ребекка.
— Просто я здесь крутилась, и он поймал меня, — сказала я.
Я была, конечно, недовольна. Мне не хотелось, чтобы Бенедикт подумал, будто я из кожи вон лезу, стараясь помочь ему. Я побыстрее ушла от него.
Оставалось надеяться, что фермер не намекнул о том, насколько предпочтительнее говорить со мной, чем с Селестой.
Я все больше жалела Селесту, потому что считала этот брак ошибкой. Я прекрасно понимала это и всю вину возлагала на Бенедикта.
Его все это не волновало. У него была жена, которую положено иметь такому человеку, — хорошая хозяйка и настолько элегантная женщина, что ее вполне можно было назвать красивой. В большем, собственно, он и не нуждался. Приходило ли ему когда-нибудь в голову, что Селеста может не удовольствоваться ролью куклы, помогающей развивать его успех? Приходило ли ему в голову, что она нуждается в любящем муже?
Я уже достаточно разбиралась в жизни, чтобы понимать: ей не хватает его любви. Она была страстной женщиной, желавшей любить и быть любимой. С его стороны было жестоко жениться, намереваясь с самого начала держаться отстраненно, скорбя о той, что покинула его навсегда.
Все в этом доме шло не так, как надо. Над ним витал какой-то дух трагедии. Возможно, я давала волю воображению. Может быть, это происходило оттого, что я знала, сколь глубокие чувства связывали его и мою маму чувства столь сильные, что они не могли угаснуть, когда один из них ушел из жизни. Что происходило в этой тихой комнате, за запертой дверью?
Ее щетки для волос лежали на столике, ее одежда висела в гардеробе. А что, если она приходила к нему сюда? Я верила, что однажды она приходила и ко мне.