«Милорды, есть что-то исключительно трогательное в самой причине смерти Алисы. Врач, позволивший ей ухаживать за больными, умолял ее ни при каких обстоятельствах не прикасаться к ним. Ее замечательное самообладание сдерживало ее, но ей выпало сообщить сыну о смерти его младшей сестры, к которой он был очень привязан. Мальчик был так поражен горем, что взволнованная мать сжала его в объятиях и при этом получила поцелуй смерти». Я была так тронута. Только лорд Биконсфилд мог так прекрасно это выразить. Когда он посетил меня, мы плакали вместе.
— Поцелуй смерти, — сказала я, — как прекрасно сказано. Именно так и было. Он усматривал особое значение в том, что Алиса умерла четырнадцатого.
— Вы думаете, что Альберт ждал ее к себе и он выбрал этот день? Лорд Биконсфилд сказал, что, по его мнению, так и было.
— Мне казалось, он должен был бы выбрать Викки. Она была его любимицей. Она была умница. Моя милая бедная Алиса никогда этим не отличалась.
Все это было очень таинственно, сказал лорд Биконсфилд. Мы говорили о смерти, о потустороннем мире и о том — могут ли ушедшие видеть тех, кого они любили на земле. И этот разговор утолял мое горе.
Я была благодарна лорду Биконсфилду за многое. Он был утешением и поддержкой в это время тревог.
Разразилась зулусская война [74] . В Южной Африке были большие волнения. Сэр Бартл Фрер, губернатор Кейпленда, не отличался дипломатическими способностями. Лорд Биконсфилд не одобрял его действия, но, как он сказал мне, правительство должно поддерживать своих представителей.
Было множество возражений со стороны Гладстона, который возложил всю ответственность на правительство. Гладстон был одним из тех пацифистов, которые стоят за мир, чего бы это ни стоило. Я всегда считала, что именно они с их робостью несли большую ответственность за войны, чем те, кто занимал сильную позицию. Наши враги нападают на нас, потому что подозревают нас в слабости.
Меня ужасно поразило известие, что единственный сын французской императрицы, сражавшийся на нашей стороне против зулусов, был захвачен в плен и зарублен дикарями. Бедная Евгения была убита горем. Я ездила в Чичестер, чтобы выразить ей свое сочувствие. Потеряв так недавно мою Алису, я могла ее понять. Это было мучительное свидание. Я взялась позаботиться о бедняжке и решила почаще навещать ее. Как жестока жизнь! В этой несчастной женщине было трудно узнать ослепительную императрицу, возглавлявшую вместе с Наполеоном свой двор, такую прекрасную и элегантную. Теперь это была изгнанница, скорбящая мать, потерявшая своего единственного ребенка. У меня их все-таки оставалось восемь.
Тем временем Гладстон нападал на лорда Биконсфилда, осуждая его политику. И каков же был результат его вмешательства? Война. Я была в ярости. Лорд Биконсфилд улыбался при виде моего гнева.
— Это правда, что я честолюбив, — говорил он. — Я хочу обеспечить ваше величество еще большим могуществом. Я верю, что в этом путь к миру и процветанию не только для нас, но и для всего мира. Я хочу, чтобы вы могли диктовать Европе. Ради всеобщего мира необходимо, чтобы ваше величество занимали то положение, которого я добиваюсь для вас. Я сказала ему, что я опасалась осложнений со стороны Пруссии.
— Молодой Вильгельм воспитан под влиянием Бисмарка. Неудивительно, что он напичкан идеями возвышения Пруссии.
— Я начинаю не любить Вильгельма. Странно, что он оказался таким. Он был наш первый внук. Альберт и я так им гордились.
— Я надеюсь, — сказал лорд Биконсфилд, — что я доживу до того дня, когда ваше величество займете подобающее вам место.
— Пожалуйста, не упоминайте о том, что вы можете не дожить. Я уже достаточно пережила за последнее время. Я не могла бы вынести новых потерь.
— У Гладстона много сторонников, — сказал он. Его улыбка была извиняющейся. — Фактам следует смотреть в лицо, мэм. Я встревожилась.
— Число наших сторонников тает. Вскоре могут состояться выборы, и если…
— О нет. Я не могу этого вынести. Только не этот человек! Я думала, что он уже ушел в отставку. Почему он вернулся?
— По желанию народа, мэм. Они любят своего Уильяма.
— Им известно, что он бродит по ночным улицам?
— Я думаю, он перестал этим заниматься. И это было в высшей степени добродетельное занятие.
— Если этому верить!
— Когда речь идет о мистере Гладстоне, конечно.
— Если мне придется иметь с ним дело… я… я отрекусь!
— Милая моя государыня!
Он оставил меня встревоженной, так как я знала, что, если бы он не был почти уверен в предстоящей смене правительства, он бы не упомянул об этом теперь, зная, как это меня расстроит.
Конечно, он был прав, подготавливая меня, иначе это стало бы для меня сильным ударом.
На следующий день я поехала в Германию. Я должна была увидеть осиротевшее семейство Алисы, ее бедных детей, переживавших незаменимую потерю матери. Двоим дочерям Алисы предстояла конфирмация, и я желала присутствовать при церемонии. Все они были очень печальны, они так любили Алису!
Я посетила Викки, как раз когда праздновалась помолвка Вильгельма с принцессой Викторией Шлезвиг-Голыптейн-Зондербург-Аугустенбург, дочерью герцога Фридриха, претендовавшего на Шлезвиг-Гольштейн. Мать принцессы была дочерью Феодоры, так что я была особенно заинтересована в этом браке; он был очень удачным, так как Пруссия аннексировала Шлезвиг-Гольштейн, и в каком-то смысле этот союз возмещал утерянное герцогом Фридрихом. В общем я одобрила этот брак. Хотя радости от этого брака я не испытала, вероятно, она была подавлена впечатлением от моего внука Вильгельма — его поведение, манеры не улучшились и он показался мне очень неприятным молодым человеком.
Больше всего, естественно, меня волновало происходившее в Англии. Я постоянно поддерживала связь с лордом Биконсфилдом, но известия были, увы, невеселые. Наконец я узнала результаты выборов. Мое консервативное правительство потерпело поражение, и либералы победили с большинством в сто шестьдесят мест.
Это была настоящая трагедия. Я возвратилась домой крайне расстроенной. Снова Гладстон!
Мой секретарь, сэр Генри Понсонби, мой постоянный помощник, изо всех сил старался меня утешить.
— Лучше я отрекусь от престола, — сказала я ему, — чем иметь дело с этим полусумасшедшим смутьяном, который все погубит, пытаясь диктовать мне свои условия. Сэр Генри успокаивал меня.
— Может быть, все будет не так уж и плохо. Мистер Гладстон стареет, а с возрастом люди становятся немного мягче.