Узнав о трагическом прошлом лорда Мельбурна, я стала больше доверять ему. Я восхищалась человеком, который не озлобился, не растерял своих прекрасных душевных качеств, пройдя столь многое. Я решила, что это правильное отношение к жизни, и я должна ему следовать.
Однажды я ему сказала, что не перестаю испытывать чувство благодарности, что стала королевой, когда он был премьер-министром.
— Им легко мог оказаться кто-нибудь другой, — прибавила я.
— Кто бы он ни был, он также смог бы давать советы вашему величеству.
— Впервые мне приходится с вами не согласиться, лорд Мельбурн.
— Но это так, ваше величество.
— Лорд Мельбурн, я попрошу вас не противоречить королеве. Мы оба рассмеялись. Он встал и низко поклонился.
— Тысяча извинений, мэм, — сказал он. — Вы правы, и, откровенно говоря, я вполне с вами согласен. В нем не было ничего напыщенного. Он все превращал в шутку.
Я рассказала ему о своей приятельнице Гарриет, к которой я все больше привязывалась.
— Ваше величество очень привязчивы по натуре.
— Всякий полюбил бы Гарриет. Она такая красивая… такая высокая. Хотела бы я быть повыше. Все растут… кроме меня. Мне всегда приходится смотреть на людей снизу вверх.
— Нет, мэм, вы ошибаетесь — это на вас все смотрят снизу вверх.
— Я имею в виду свой рост.
— Мы знаем много примеров в истории, когда люди ниже среднего роста достигали больших высот. Вспомните лорда Нельсона [25] . Он был невысок. Наполеон…
— Я бы не хотела походить на него. Он принял наполеоновскую позу, насмешившую меня.
— Я думаю, такая опасность вам не угрожает, — сказал он. — Но примеров много. Лично я считаю, что великанши и амазонки как женщины очень мало привлекательны.
— Вы всегда утешаете меня, лорд Мельбурн.
— Рассказать вам секрет?
— О да, пожалуйста.
— Вы помните первое заседание Совета, когда вы вошли, такая юная… такая маленькая… такая царственная? Все прослезились. Вы покорили всех своей хрупкостью. Среди нас не было ни одного, кто бы не умер за вас тогда. Я не думаю, чтобы монументальная фигура вызвала бы у них такие же чувства.
Он смотрел на меня со слезами на глазах, и я подумала, да, он прав. Я им понравилась, я поняла это сразу же. Быть может, не так уж плохо быть маленького роста.
— Правда, — продолжала я, — только я немножко полновата.
— Мы не хотим, чтобы нами правил скелет. Я снова засмеялась.
— Потому что герцогиня такая красивая… — пыталась объяснить я, — я люблю видеть ее лицо. Она такая оживленная… почти всегда. У нее такой прекрасной формы нос. Мой слишком велик, вы должны согласиться.
— Я только могу признать, что он идеальной формы и размера. Вам известно, что люди с маленькими носами редко достигают величия?
— Разве?
— Несомненно. Я засмеялась.
— Какой странный разговор между королевой и премьер-министром. Мы должны говорить о серьезных вещах. Гарриет очень серьезна.
— Она кажется воплощением всех добродетелей.
— Она очень добра и великодушна. Она так заботится о бедных. Она состоит в комитетах по защите рабов, и маленьких трубочистов, и детей, работающих в шахтах. Она говорит, что правительство должно сделать что-то этому поводу. Она говорит так горячо, что иногда я плачу. Когда я думаю о маленьких детях, тянущих под землей тележки с углем… они такие крошечные…
— Для них лучше работать, чем голодать.
— Гарриет считает, что для них следует что-нибудь сделать. Может быть, это можно рассмотреть? Гарриет говорит, что это дело правительства.
— Я не думаю, что эти дети будут счастливы, если лишить их заработка. Лучше оставить все как есть.
— Это волнует меня, и я думаю об этом по ночам.
— Не стоит беспокоить себя такими мыслями. Герцогиня Садерлендская — очень достойная особа, такая высокая… и с таким изящным носом, но это не означает, что она источник всякой мудрости. Как я уже говорил вам, люди меньшего роста с большими носами часто обладают большей долей этого превосходного качества.
Я опять засмеялась и забыла о маленьких детях в шахтах. В конце концов, сказала я себе, конечно же, лучше работать, чем голодать.
У меня возникло только одно разногласие с лордом Мельбурном, когда я удивила его своей твердостью. Предстоял военный парад в Гайд-парке, и, к моему ужасу, мама предложила, чтобы я выехала в экипаже. Я думаю, она предложила это только потому, что хотела выехать со мной. Я вообразила ее сидящей рядом со мной и надменно кивающей в ответ на приветствия толпы, адресованные мне. Я засмеялась.
— Разумеется, нет, — сказала я. — Монарх объезжает войска верхом.
Мама возразила, что после тифа я не ездила и мне будет тяжело. Правда, я не ездила верхом с тех пор, но принимать парад в экипаже… никогда! Я рассказала об этом лорду Мельбурну, и, к моему сожалению, он поддержал маму.
— Я согласен с герцогиней, — сказал он. — Ваше величество не должны выезжать верхом.
— Как можно объезжать войска в экипаже?
— Очень просто. Все поймут.
— Поймут что? Что я не в состоянии сесть на лошадь… что я боюсь?
— Это был бы большой риск, мэм. Вам пришлось бы ехать с Веллингтоном.
— А почему бы и нет?
— Придется ехать в экипаже. Парламент будет настаивать.
— Имеют ли они право? Он серьезно кивнул.
— Ну тогда, — сказала я, — не будет и парада.
Он уставился на меня в изумлении, впервые у него не хватало слов. Я не верила, что парад отменят, но его отменили. Все они, включая лорда Мельбурна, боялись, что, раз я столь долгое время не ездила верхом, это будет для меня слишком большое напряжение.
Конечно, я понимала, что его решение было вызвано заботой обо мне, и наши отношения не изменились. Но я думаю, его озадачила моя решимость настоять на своем.
Кенсингтонский дворец был неподходящим домом для монарха, и две недели спустя после моего восшествия на престол я решила сделать своей лондонской резиденцией Букингемский дворец. Мне он понравился, с высокими потолками, светлый. Я решила, что картинную галерею и комнату с аркой нужно как следует проветрить, а в комнатах для горничных установить умывальники. Все это могло быть сделано, пока я буду в Виндзоре, куда я вскоре направлялась.
Одно только мне не понравилось во дворце. Он был огромен, и моя спальня находилась очень далеко от комнат Лецен. У мамы, конечно, были свои апартаменты, и я устроила так, чтобы они находились подальше от моих. Иногда я просыпалась по ночам и прислушивалась — мне казалось, что поскрипывали доски, словно кто-то, крадучись, входил в мою комнату. В Кенсингтоне я спала спокойно. А с чего мне было беспокоиться? Ведь я никогда не бывала одна. Пока не приходила мама, со мной всегда сидела Лецен. Но теперь, когда я, к своему удовлетворению, осталась одна, мне было жутковато по ночам.