— Мой дорогой друг, я буду рада принять ее. Лорд Мельбурн поцеловал мне руку.
Не скрываю, эта женщина была мне интересна, и мне хотелось увидеть ее. Миссис Нортон была очень привлекательная женщина с прекрасными темными глазами, горевшими внутренним огнем. У нее были правильные черты лица и нежная смуглая кожа. Она много говорила, но очень интересно, и была, очевидно, очень способная, так как слыла известной поэтессой. Я была рада встретиться с ней еще и из-за ее прошлого, подумав про себя, насколько лорд Мельбурн был к ней привязан.
Впоследствии лорд Мельбурн рассказал мне, что миссис Нортон нашла меня очень привлекательной, милостивой и доброй.
— И я целиком согласен с миссис Нортон, — сказал он. — Доброта вашего величества — образец для всех нас.
— В таком случае я очень счастлива, потому что я постоянно сравниваю себя с Альбертом и чувствую неловкость перед такой буквально-таки святостью.
— Есть добродетели и добродетели, — сказал лорд Мельбурн, — и иногда наименее заметные из них наиболее ценны.
Однако моя встреча с Каролиной Нортон явилась причиной еще одной стычки с Альбертом.
— Неужели было необходимо принимать эту женщину? — спросил он.
— Ты имеешь в виду Каролину Нортон? Да, это было необходимо и в то же время приятно, так как она старая знакомая одного из моих близких друзей.
— Мне кажется, ему пора было бы забыть обо всем этом.
— Лорд Мельбурн никогда не забывает старых друзей. Он навсегда сохраняет им преданность.
— Он вряд ли может желать, чтобы кто-нибудь вспоминал этот злополучный эпизод.
— Я не думаю, что это его сколько-нибудь волнует. Он никогда не пытался скрывать свое прошлое.
— Я полагаю, муж этой дамы обвинил лорда Мельбурна в том, что он соблазнил его жену.
— Это правда. Тори — эти ужасные люди — увидели в этом возможность скомпрометировать вигов. Решение суда было в пользу лорда Мельбурна и миссис Нортон, а муж оказался весьма жалкой личностью.
— И все же люди, замешанные в таких скандалах, не приносят стране ничего хорошего.
— Но если они невиновны?
— Они не могут быть совершенно невиновны. Иначе они бы не имели к этому отношения.
— Я не согласна. Могут сложиться такие обстоятельства, что и невинные люди не по своей воле оказываются замешанными в сомнительных делах. Ты знаешь, что миссис Нортон — внучка драматурга Шеридана. Она — талантливая поэтесса, художница и музыкантша. Помнится, таких людей ты хотел привлечь ко двору.
— Нет, если этого не позволяют их моральные качества.
— О Альберт, ты слишком многого хочешь.
— Я только хочу, чтобы люди порядочно вели себя.
— Как ты можешь ожидать, чтобы все были такими, как ты?
— Я предполагаю, что должны быть какие-то моральные устои.
— Я верю в прощение.
— Прощение, конечно. Но подобные инциденты нельзя забывать. Если о них забыть, люди станут думать, что они могут предаваться порокам и все им будет прощено и забыто. Но, как видно, мое мнение не имеет значения.
— Это несправедливо!
— Это так. Чем я занимаюсь? Меня призывают, когда тебе хочется развлечься. Меня не допускают на эти долгие и часто развлекательные беседы, которые ты ведешь со своим премьер-министром, чья репутация не из лучших и кому позволяется представлять ко двору людей, связанных с его темным прошлым, где их милостиво принимает королева… Я поднялась в гневе.
— Альберт, — сказала я, — я не позволю никому, даже тебе, так говорить о лорде Мельбурне.
Несмотря на свое раздражение, а может быть, и из-за него, когда оно выходит за пределы, я могла оставаться очень холодной и величественной. Альберт встал и поклонился:
— Я прошу ваше величество разрешить мне удалиться. Прежде чем я успела возразить, он оказался у двери.
— Альберт, — позвала я. — Вернись. Я не закончила разговор. Не дав никакого ответа, он удалился.
Я была очень рассержена, прежде всего потому, что он так отозвался о лорде Мельбурне, и, во-вторых, потому, что он вышел посередине разговора и не подчинился моему приказанию вернуться.
Я любила Альберта, но он должен был помнить, что я — королева. В таких отношениях, как наши, очень трудно было для женщины занимать главенствующее положение. Я понимала, что очень немногие согласились бы на такие условия, потому что для мужчин характерно доминировать в браке.
Альберт был мужчиной в лучшем смысле этого слова. В газетах могли сколько угодно насмехаться над его миловидной наружностью, но он был воплощением мужских качеств.
И все же он должен был признать, что я — королева. Все еще в раздражении я подошла к двери его комнаты.
— Альберт, — позвала я. — Я хочу с тобой поговорить. Ответа не последовало. Альберт мне не повиновался.
Что он был намерен делать? Одеться и поехать кататься верхом или пойти пройтись… без меня? Я увидела, что ключ в двери. Я подошла и со злостью повернула его. Вот! Попробуй теперь уйти!
Я села и стала ждать. Скоро он попросит, чтобы его выпустили. И тогда я заставлю его говорить со мной. Я скажу ему, что он не смеет уходить, когда я с ним разговариваю. Он не смеет обращаться со мной, как будто я какая-то обыкновенная жена-немка. Я — королева Англии.
Я ждала, но ничего не произошло. Время шло… десять минут, пятнадцать. Это слишком. Моя ярость прошла так же быстро, как и появилась, и я чувствовала себя несчастной, Я увидела, что я поторопилась. Я была не согласна с Альбертом насчет Каролины Нортон, но все же я должна была уважать его мнение. Я принадлежала к семье, не отличавшейся уважением к морали. Мои дяди пользовались дурной репутацией. Мой дедушка был достойный человек, но говорили, что он был сумасшедший.
Альберт был добродетелен и отличался здравым смыслом. Я должна научиться обуздывать себя. Я должна прислушиваться к Альберту. Я была несчастна и нуждалась в прощении. Альберт был прав, конечно, он прав. Я не могла больше ждать, я повернула ключ.
— Альберт, — сказала я.
— Войдите, — ответил он спокойно.
Я вошла и чуть не задохнулась. Он нисколько не был расстроен. Он сидел у окна и рисовал.
— Что ты делаешь? — спросила я. Он показал мне рисунок.
— Вид из окна показался мне очень привлекательным. Все время, пока я сидела там, злилась, ждала, он рисовал!
— Тебе нравится? — спросил он.
— Очень.
— Я собирался подарить его тебе, в память того дня, когда ты заперла меня в моей комнате.
— Альберт, — воскликнула я почти в слезах, — какой ты благородный! Какой спокойный! Какой замечательный!
— Liebchen [41] … — Он всегда переходил на немецкий в минуты нежности. — Не огорчайся. Все хорошо.