— Мне нужно время изучить их, — сказала я.
— Разумеется, мэм.
Я обратила внимание, что он не суетился и не вытягивал носки, что меня так раздражало. И в то же время я была довольна, когда он ушел. Я была рада, что наша первая встреча прошла благополучно.
Перерыв в работе парламента в октябре состоялся без моего участия. Я уже перестала появляться на людях, так как приближался срок моего разрешения. Я страстно желала, чтобы с этим было покончено. А потом, думала я, настанет долгий период отдыха.
Альберт был так мил. Он понимал, как мне было неприятно, что все эти люди находились так близко, ожидая рождения ребенка. Он сказал, что их не следует извещать до самого последнего момента и тогда их не будет поблизости во время самого мучительного периода. Меня это очень успокоило.
Я испытала такое облегчение, когда все было кончено. На этот раз были особые причины радоваться, я произвела на свет долгожданного наследника.
Вся страна была в восторге. Какое значение они придавали мальчикам! Мне казалось, что подобного ликования из-за Пусси не было.
Ребенок был здоровый, с большими синими глазами, довольно крупным носом и прелестным маленьким ротиком.
Альберт был в восторге от ребенка. Он называл его Наш Мальчик или просто Мальчик.
— Я надеюсь, что он будет похож на тебя, когда вырастет, Альберт, — сказала я. Альберт скромно воздержался от ответа, но я уверена, что он думал так же.
— И мы его назовем Альберт, — сказала я.
Конечно, это вызвало возражения. Мальчик был наследником престола, и в Англии никогда не было короля Альберта. Зато были Эдуарды — целых шесть, и англичанам нравилось, чтобы у их королей было одно и то же имя. Поэтому самым подходящим именем для мальчика было Эдуард.
— Но это только справедливо, чтобы его назвали Альберт, — настаивала я. — Пусси назвали Викторией в честь меня, следовательно, мальчик должен быть Альберт в честь отца… даже если его назовут еще и Эдуардом.
Наступило Рождество, и мы поехали в Виндзор. Мальчику было немногим больше месяца. Пусси становилась уже вполне самостоятельной личностью. Она не особенно обожала своего маленького братца.
Альберт ввел немецкие обычаи, и из Германии нам прислали несколько елок. Мы украсили их разноцветными игрушками и свечами. Под елками были столы, где были разложены подарки. Пусси была в восторге от елок и смотрела на них во все глаза.
Накануне Нового года состоялся бал. Даже Альберт не настаивал на том, чтобы рано ложиться, и остался встречать Новый год. Мы стояли вместе, рука об руку, когда звуки труб возвестили наступление Нового года.
— Счастливого тебе Нового года, моя дорогая, — сказал он.
— Нам обоим, — подхватила я. И я надеялась, что новый год будет счастливее, чем предыдущий.
Крестины Мальчика состоялись в часовне святого Георга. По политическим соображениям главным крестным было решено пригласить Фридриха Вильгельма [46] , короля Пруссии, остальными крестными были герцог Кембриджский, принцесса София и трое членов семьи Саксен-Кобург.
Прусский король прогостил у нас около двух недель, был очень любезен и интересовался всем английским.
Однако и это событие, как и многие в моей жизни, не обошлось без всеобщего возмущения, на этот раз потому, что мальчику был дан титул герцога Саксонского. Он — принц Уэльский, говорили в народе, толпа не желала даже таких напоминаний, что отец его немец.
Альберт расстроился, но он уже привык к подобным выпадам и мог переносить их спокойнее. Он считал, что мы с ним должны побыть одни какое-то время, и предложил поехать в Клермонт.
— Одни, — сказал он, — в конце концов, тебе следует поправиться после рождения Мальчика.
Поэтому Лецен и няни вернулись в Букингемский дворец, а мы с Альбертом Провели дивное время в Клермонте.
Погода была холодная и шел снег. Как нам это нравилось! Мы катались на коньках, и Альберт вылепил снеговика в двенадцать футов высотой. Было так приятно видеть его таким веселым.
Мы постоянно говорили о детях. Некоторое беспокойство нам причиняла Пусси. Прошлой осенью она почему-то стала худеть и из резвой веселой девочки превратилась в апатичного ребенка. Но к Рождеству ей стало лучше.
— Она такая хорошенькая, — сказала я. — Белое с голубым платье, которое ей подарила мама, ей очень идет.
— Твоя мать очень любит девочку. Как я рад, что ваши разногласия уладились. Скорее всего их никогда и не было бы, если бы не…
Я посмотрела на него умоляюще, как бы говоря, пожалуйста, Альберт, не порти эти дивные дни в Клермонте. Хотя я не сказала ни слова, Альберт все понял и снова заговорил о нашей дочери.
— Девочка становится слишком взрослой, чтобы ее называли Пусси. Мы будем называть ее Викки.
— Викки! Очень хорошо. Я надеюсь, что с ней все в порядке. Я беспокоюсь о ней. Хотя на Рождество она выглядела лучше. Как ей понравились свечи на елке!
— Она прелестна, — сказал Альберт.
Но вскоре нам пришлось вернуться в Лондон, и там нас ожидали неприятности. Как только мы приехали, сразу же пошли в детскую. Мальчик спал, вид у него был цветущий. Но не у нашей дочери! Мы смотрели на нее в ужасе. Затем Альберт взял ее на руки.
— Ребенок болен, — сказал он. — Какая она худая! Ее морят голодом.
Няня смотрела на Альберта с негодованием. Все няни подражали Лецен, которая внушала им, что Альберт —. никто, особенно в детской.
— Мы выполняем указания врача, — сказала няня. Альберт положил девочку в кроватку и вышел из детской. Я последовала за ним. У нас в комнате он сказал:
— Это делается предумышленно. Мне кажется, меня нарочно не допускают в детскую.
Я очень забеспокоилась о ребенке. Но я терпеть не могла этих сцен и знала, что это, в сущности, очередной конфликт между Альбертом и Лецен. Я вышла из себя.
— Ты хочешь сказать, что это я не допускаю тебя в детскую?
— Я уверен, что это делают те, кто пользуется твоей поддержкой.
Как он ненавидел Лецен! Как он мог? Как бы я хотела, чтобы они были друзьями; но они ненавидели друг друга и постоянно доводили это до моего сведения.
— Я полагаю, ты хотел бы не допускать меня в детскую. Ты хотел бы всем распоряжаться. Тогда бы ты мог убить ребенка… Альберт уставился на меня в недоумении.
— Убить нашего ребенка, — прошептал он. — Что ты говоришь?.. — Он стоял неподвижно, сжав губы, с трудом сохраняя выдержку. Потом я услышала, как он прошептал: — Я должен проявлять терпение. — И быстрыми шагами вышел из комнаты.
Я сердилась на себя, но еще больше на него. Он не пытался примириться с Лецен. Он ненавидел ее со дня нашей свадьбы и был намерен бороться с ней. Я знала Лецен. Он ее не знал. Я знала, что она отдаст жизнь за меня и за ребенка. А Альберт утверждал, что Лецен была ответственна за болезнь Викки. Я не могла сдержать раздражение. Я пошла к нему. Он стоял, глядя в окно.