— Прелестная страна, мы должны побывать здесь еще, — сказал он. И я согласилась с живейшим удовольствием.

Мне было очень грустно, когда Лецен пришло время уезжать. Альберт наблюдал за мной с тревогой. Я уверена, что до самой последней минуты он боялся, что я найду какой-нибудь предлог оставить ее. У меня было такое искушение. Двадцать лет преданности не так легко сбросить со счетов; но в глубине души я сознавала, что это был выбор между Лецен и Альбертом — и я выбрала Альберта.

Более того, с тех пор, как было решено, что Лецен уедет, Альберт и я стали счастливее. У нас почти не было никаких разногласий. Мы очень сблизились. Наш отдых в Шотландии был изумителен.

Моя жизнь была связана с жизнью Альберта. Лецен знала это, поэтому она и уезжала. Но печаль тучей нависла над дворцом.

Наш последний день вместе! Мы обе это сознавали. Малейший пустяк вызывал у меня слезы. Сама Лецен была просто замечательна. Она понимала, что мне было лучше с Альбертом. Как немка, она понимала его. Я думаю, она бы восхищалась им, если бы не ревновала его ко мне. Она меня действительно любила… как и лорд Мельбурн. А любовь самоотверженна. Я это поняла. Когда я прощалась с ней, она сказала:

— Это в последний раз. Я не увижу вас утром, перед отъездом. Расставания всегда так печальны. Не нужно их продлять. Берегите себя, моя любимая девочка. Вы будете мне писать, а я вам. Я буду следить за вашей жизнью. Я знаю, вы будете счастливы, потому что вы сумеете сделать всех вокруг вас счастливыми. Вы — моя милая девочка, и я горжусь вами. Она обняла меня последний раз, я ушла к себе в спальню и заплакала. Утром она уехала.

Альберт был, несомненно, доволен; но он понимал мое состояние и сочувствовал мне. А вскоре я и совсем перестала грустить о прошлом, потому что обнаружила, что опять беременна.

ОТЗВУКИ МЯТЕЖА

В апреле следующего года у меня родилась дочь. Беременность и роды прошли на этот раз легче, наверное, потому, что к этому привыкаешь, подумалось мне. Хорошо, если бы так, потому что я, очевидно, была плодовита. За три года я произвела на свет троих детей.

Девочку назвали Алиса Мод, но, поскольку она родилась в день рождения герцогини Глостерской, ей дали еще и имя Мэри в честь герцогини.

После отъезда Лецен жизнь наладилась. Альберт досконально изучил домашний распорядок и достиг удивительной экономии. Многим из прислуги это не нравилось, поскольку при Лецен им жилось привольнее. Я знала, что в своем кругу они выражали недовольство. Бедный Альберт, он не пользовался у них популярностью, но неблагодарность часто бывает наградой добродетели.

На крестины Алисы нам пришлось пригласить дядю Эрнста, хотя я сделала это с большой неохотой. Он все еще оставался пугалом моих детских лет, и мне всегда было не по себе, когда он бывал в Англии. Он находился в состоянии постоянного недовольства, потому что он не унаследовал английскую корону. Но ведь я же не завидовала тому, что он стал королем Ганновера. Почему он не мог удовольствоваться одним королевством? Теперь между нами был конфликт из-за того, что он требовал драгоценности принцессы Шарлотты. Я надевала их иногда, потому что у меня было очень мало своих — меньше, чем нужно для королевы. К тому же я не видела причины отдавать их ему, и я отказалась. Но я думала, что он смягчится немного, если пригласить его в крестные.

В их числе должны были быть и моя милая сестра Феодора, и брат Альберта Эрнст, и тетя София.

Наконец я увидела свою любимую сестру: Феодора и я заключили друг друга в объятия; мы целовались, вглядываясь в лица друг друга. Потом я проводила ее в отведенную ей комнату, где, сидя на кровати, мы говорили и говорили без конца.

— Моя маленькая сестричка… мать троих детей! — воскликнула она. — Я не могу этому поверить. Я никогда не забуду тебя с твоими куклами. Живые куклы немножко от них отличаются, правда?

Как легко было говорить с милой Феодорой. Я могла поделиться с ней своим горем из-за Лецен. Она выслушала меня и все поняла.

— Я хорошо знаю Лецен, — сказала она. — Замечательная женщина, но с собственническими инстинктами. И естественно, что они с Альбертом невзлюбили друг друга. Тебе жить с Альбертом, милая сестрица… с ним и твоими детьми. Твоя семья имеет первостепенное значение. Она влюбилась в новорожденную, пухленькую и очень спокойную.

— Прекрасный ребенок, — сказала я. — Спокойнее, чем старшие. Я надеюсь, она станет утешением для меня.

— Викки очень умна.

— Да. Альберт очень ею доволен. Хотела бы я, чтобы Берти был другим. Только боюсь, что он вырастет ленивцем. Он только бормочет что-то про себя, кричит и бегает повсюду. Феодора засмеялась.

— Берти восхитителен, он просто еще очень мал. Хорошо иметь таких.

— Ты говоришь, как умудренная опытом мамаша.

Я смотрела на нее с любовью. В ней не осталось и следа былого изящества, она стала довольно полной, но Феодора всегда останется красивой из-за прелестного выражения лица, как бы светившегося изнутри природной добротой.

Она представляла собой разительный контраст с дядей Эрнстом, излучавшим недоброжелательство. Он прибыл поздно, когда церемония крестин была уже закончена. Я подумала, что он сделал это намеренно. Он выглядел еще более зловещим, хотя физически и менее способным осуществить какие-нибудь злобные замыслы. Он сгорбился, облысел и, очевидно, терял слух. Алиса вела себя превосходно во время церемонии, и все признали ее чудесным ребенком.

Я пережила несколько тревожных минут в детской, когда дядя Эрнст пожелал видеть детей. Очень странная просьба, если принять во внимание, что он никогда детьми не интересовался. Викки подбежала к нему со своей обычной непосредственностью.

— Где твой глаз? — спросила она.

— Потерян в сражении, — кратко ответил дядя Эрнст.

— Кто-то его забрал?

— Да.

— Зачем?

Альберт предостерегающе положил руку на плечо Викки. Я заметила его улыбку; что бы Викки ни делала, он все находил разумным и забавным. Ганноверский король отвернулся.

— А где мальчик? — спросил он.

Берти выступил вперед. Он ничего не сказал, и я увидела, как Альберт нахмурился. Берти был для него разочарованием, в особенности по сравнению с Викки. Я всегда напоминала Альберту, что Берти на год младше. Я испытала чувство страха, мгновенно охватившее меня, когда дядя Эрнст взял Берти на руки и уставился на него одним глазом. Он, вероятно, думал в это время, что этот мальчик — будущий король Англии, чего дядя Эрнст жаждал всю свою жизнь.

Я взглянула на Альберта и поняла, что он думал о том же. Я почувствовала, что все мы в детской чего-то ожидали. Это был очень тревожный момент.

Берти, однако, оставался невозмутим. Он смотрел, как зачарованный, на пустую глазницу короля.

— По виду здоровый малыш, — сказал дядя.