— Дядя Леопольд — самый замечательный человек в мире! — говорила я Лецен.
Как только за мной присылали, я неслась вниз и бросалась в его объятия. Мама стояла в стороне, на этот раз не выражая неудовольствия, хотя я и позволяла непосредственному чувству взять верх над правилами приличия. Дядя Леопольд тоже не имел ничего против. Он спрашивал, люблю ли я его по-прежнему, и я пылко заверяла его в своей привязанности.
Я сидела у него на коленях, и он говорил мне, что нужно быть хорошей девочкой и исполнять свой долг, помня, что это единственный путь к подлинному удовлетворению.
— У нас недавно было несколько «взрывов», — сказала мама.
— Взрывов? — переспросил дядя Леопольд. — Это мне не нравится.
— Мы все еще дуемся из-за этой истории с Сассексом.
— Боже мой, — сказал дядя Леопольд, — это совсем не похоже на мою принцессу.
— Нет, дядя Леопольд, — поправила его я, — это как раз очень похоже на вашу принцессу.
— Когда другие не делают того, что ей хочется, — вставила мама.
— Моя милая, — сказал дядя Леопольд, — твоей сестре было необходимо уехать. Как тебе известно, она довольно неразумно повела себя. Я уверен, что на новом месте она скоро успокоится и еще будет счастлива.
— Она уже была счастлива здесь с Августом.
Мама обменялась взглядами с дядей Леопольдом, как бы говоря ему: «Теперь ты понимаешь».
Дядя Леопольд, выбрав не очень удачную тему для разговора, начал расспрашивать меня о моих успехах в занятиях. Он так прекрасно говорил мне о радостях, доставляемых трудом, а я смотрела на его красивое лицо и думала, как он хорош и как я счастлива иметь такого дядю.
Наконец он сказал, что пора мне навестить его в Клермонте, и спросил, хочу ли я этого.
— Больше всего на свете, — сказала я, — не считая возвращения Феодоры.
— Я разочарован, что это не самое твое большое желание, — сказал дядя Леопольд, и мне стало стыдно, ведь я знала, как он всегда любил быть на первом месте. Но я сказала правду: мне действительно больше всего хотелось снова увидеть Феодору.
Дядя оставался у нас некоторое время, разговаривая сначала со мной, а потом, когда меня отослали к Лецен, — с мамой. Когда он уезжал, я спустилась вниз, чтобы помахать ему на прощание.
Как я любила Клермонт! Выйдя из кареты, я обычно вприпрыжку взбегала по ступеням, считая их на бегу. Дядя Леопольд ждал меня с распростертыми объятиями. Лецен держалась на почтительном расстоянии. Потом она возвращалась обратно в Кенсингтон, оставляя меня одну с дядей. Так было и на этот раз.
— Я в восторге приветствовать у себя мою милую маленькую племянницу, — сказал, обнимая меня, дядя Леопольд. — Ты мое самое большое утешение, с тех пор как я потерял мою любимую Шарлотту.
С минуту мы печально помолчали, пока дядя Леопольд вспоминал свою умершую жену. Клермонт, названный так в честь построившего его графа Клермонта, был, по сути дела, храмом Шарлотты. Я знала, что, пока я здесь, я буду постоянно слышать ее имя. Луиза Льюис проводила меня в мою комнату.
— Большая радость видеть вас здесь, — сказала она. — Уж теперь-то мы немножко посплетничаем, правда?
Я весело согласилась. Сплетничая, Луиза всегда была так увлекательно нескромна, что слушать ее доставляло мне огромное удовольствие.
В каждой комнате она хранила вещи, связанные с памятью Шарлотты. Те, кто говорил, что Шарлотта умерла, ошибались. Она по-прежнему жила в Клермонте. Она, казалось, присутствовала в каждой комнате. Дядя Леопольд и Луиза Льюис не давали ей умереть.
Луиза постоянно говорила о ней. Я не имела ничего против, мне нравилось слушать. Она была из тех, кто ухитряется даже явные недостатки дорогих им людей превращать в достоинства.
— Такой сорванец, — восхищенно говорила Луиза о Шарлотте, словно это было самое замечательное качество в женщине. — Муж делал все, чтобы исправить ее, но в конце концов и он отчаялся в этих попытках.
Это было невероятно увлекательно. Я узнала о возражениях короля против брака Шарлотты и Леопольда, так как он хотел выдать ее за принца Оранского. Но она настояла на своем.
«Шарлотта, должно быть, была умнее, чем бедняжка Феодора, — подумала я. — И как ей это удалось? Потому что она была сорвиголова? Разумеется, она была наследницей престола. Вероятно, это имело значение».
— Видели бы вы ее в подвенечном платье… из серебряной парчи… и король преподнес ей драгоценности, которые переходят от одной королевы Англии к другой. Но самым любимым ее украшением был бриллиантовый браслет. Угадайте почему? Да потому, что это был подарок от принца Леопольда… Я слушала со слезами на глазах.
— Она любила Клермонт. Для нее он значил больше, чем все королевские дворцы. Она настояла на том, чтобы жить как простая домашняя хозяйка. О, она умела настоять на своем. Она даже готовила иногда сама… и она была так добра к беднякам. Они любили ее. Она ухаживала за мужем, и это его очень забавляло, хотя он всегда напоминал ей о ее королевском достоинстве. Но Шарлотта только отмахивалась от всех его замечаний. Я помню, как она его причесывала. Они были так счастливы, служить ей было радостью, и потом… надо же, чтобы она так умерла. Все месяцы беременности она прекрасно себя чувствовала, была в восторге, что у нее будет ребенок. И надо же, чтобы именно роды привели ее к смерти!
Дядя тоже часто рассказывал о своей покойной жене. «Ты не представляешь, какого труда мне стоило изменить ее характер. До замужества она была очень необузданна. У нее были плохие отношения с родителями. Трудно вообразить себе более неудачных родителей».
— Как ты должна быть благодарна, дорогая, что твой дядя Леопольд так печется о твоем благополучии… и твоя мама тоже. А о моей бедной Шарлотте никто толком не заботился, пока она не встретила меня.
— Она, должно быть, очень любила вас? Дядя Леопольд улыбнулся своим воспоминаниям.
— Она меня боготворила. Моя милая, милая Шарлотта. Дитя мое, я надеюсь, тебе никогда не испытать такой печали, какую довелось испытать мне после ее смерти.
Когда я вспоминаю об этих разговорах с дядей Леопольдом, я сознаю, как часто они были проникнуты меланхолией. Дядя Леопольд воспринимал все крайне серьезно. Мне казалось, что жизнь может быть очень веселой. Я любила танцы, пение, смех, все, что, по словам мамы, было вульгарно, если чересчур этому предаваться. Может быть, я и была немножко вульгарна. Неудивительно, что маме и Лецен приходилось пристально наблюдать за мной. И все же мне нравились эти разговоры с дядей. Я любила пролить слезу с ним вместе по его утрате. Кроме того, он находил у себя множество болезней и любил рассказывать мне о них, и, как ни странно, эти его рассказы о бесчисленных недомоганиях мне тоже нравились. После того как я обнаружила, что роскошные локоны короля были на самом деле париком, я стала присматриваться к волосам всех окружающих меня мужчин, в том числе и к волосам дяди Леопольда. И мне понравилось, что, когда он заметил это, он тут же без всякого стеснения признался, что носит парик.