— Не дури, Нэн. Прекрасно знаешь где. Ты здесь уже целый месяц. Иногда мне кажется, с головой у тебя и впрямь неладно. Никто не верит твоим россказням, будто ты знатная особа. Брось, а то люди скажут, что ты совсем рехнулась. Уже не видишь разницы между тем, что есть и что тебе мерещится.
Она подтолкнула меня к двери. За дверью оказалась лестница. Женщина взяла меня за руку и потащила вниз.
Мы прошли по темному коридору, распахнулась еще одна дверь. Меня ослепил свет из окна, за которым виднелся двор с высокими закромами.
Я замигала и увидела, что нахожусь в кухне. У стола стоял мужчина. Под его расстегнутой рубашкой виднелась волосатая грудь, руки тоже были покрыты завитками волос. Рослый, властный, он с любопытством поглядел на меня.
— Опять заспалась, — сказала женщина.
— Требую ответа, где я нахожусь и кто привез меня сюда! — воскликнула я.
Там находились две девицы: одна пухлая, с веселым, наглым лицом, другая маленькая, бледная, неприметная.
Пухлая важно вышла на середину кухни и, пытаясь имитировать мой голос, произнесла:
— Требую ответа, где я нахожусь и кто привез меня сюда!
— Кто ты сегодня, милочка? — спросил мужчина.
— Как это понять?
— Леди Грязь или мадам Навоз? — спросила пухлая.
Я с ужасом уставилась на них. Мне стало ясно, что против меня устроен какой-то заговор и эти люди участвуют в нем.
— Перед вами леди Анна Невилл, — сказала я. — Я ехала из Уорик-корта в убежище. Будьте добры, немедленно отправьте меня туда.
Мужчина поклонился со словами:
— Карета ждет вас, миледи.
— Где она? — спросила я, и все покатились со смеху.
— Послушай, — сказала пухлая девица, — хватит уже. Не примется ли ваша милость за мытье сковородок? Они скоро понадобятся.
Я никогда не мыла посуды. И не знала, как взяться за дело. Рядом со мной стояла худощавая девица. Она предложила:
— Давай помогу. Кто-то произнес:
— Сейчас шлепнется в обморок.
Меня усадили в кресло. Кухня кружилась перед глазами. В голове роились мысли. Служанка, сказавшая, что принесла послание от Ричарда... внимание сидевшего рядом со мной Кларенса... его любимая мальвазия, которую он заставил меня выпить. Да, это заговор... подлый заговор. Ричард тут совершенно ни при чем.
В вино подмешали снотворного, кучер ждал, пока оно подействует, чтобы я не видела, куда он меня везет. И привез сюда, в это ужасное место. Ричард не узнает, где я.
Когда безысходность положения стала ясна, я отупела от ужаса. Все окружающие меня отвратительные люди — участники заговора. Они хотят внушить мне, что я не леди Анна, а какая-то Нэн.
Казалось, с прошлой жизнью покончено. Я была пленницей в этом жутком месте. Жертвой заговора, во главе которого стоял герцог Кларенс.
Даже теперь, когда я вспоминаю то время, мне с трудом верится, что это происходило со мной. Положение мое было беспросветным, иногда я с трудом сохраняла рассудок. Те люди почти убедили меня, что я сумасшедшая.
Приходилось постоянно шептать себе: «Я леди Анна Невилл. Дочь графа Уорика. Невеста Ричарда Глостера. Все эти люди лжецы. Они играют роли, написанные для них в пьесе. Почему? И кто автор пьесы?»
Я, разумеется, знала кто. Кларенс. Мой враг, наш с Ричардом враг. Он стремился воспрепятствовать нашему браку любой ценой. Потому и упрятал меня сюда. Хотел от меня избавиться? Тогда почему не прибегнул к помощи убийц? Не посмел? Ричард был моим защитником. Кларенс доводился братом королю — но и Ричард тоже.
Что, если бы Кларенс повелел этим людям убить меня? Они закопали б где-нибудь мой труп или бросили б в реку, и я бы бесследно исчезла.
Два дня я пробыла в отупении; потом, когда слегка привыкла к той гнетущей обстановке, мой разум пробудился от безнадежной летаргии, и я стала размышлять над поисками выхода.
Женщина, которую, пробудясь, я увидела первой, под угрозой побоев заставила меня работать. Мне пришлось играть уготованную мне роль кухонной служанки.
Я узнала, что нахожусь в пекарне, торгующей мясными пирогами. За мной пристально следили и не выпускали из кухни, когда лавка бывала открыта. Обе девицы обслуживали покупателей.
Мне поручали следить за мясом на вертелах, мыть кастрюли и сковороды. У меня это получалось плохо. Приходилось стоять у корыта с грязной водой и, погрузив в нее руки по локоть, оттирать кухонную посуду. Женщина приказывала мне подать то одно, то другое, и поскольку я не знала, что она имеет в виду, то была в первые дни неуклюжей и нерасторопной. Меня постоянно обзывали идиоткой, дурой. Любимым словечком у них было «безмозглая»; и, если я даже сознавала, что от меня требуется, понять их речь, очень отличавшуюся от привычной мне, было довольно трудно.
Я стала узнавать кое-что об этих людях. Мужчина работал то на кухне, то в лавке. Звали его Том. Пекарня принадлежала ему и его супруге, носившей имя Мег. Это была та самая женщина, которую я увидела первой. Наглую девицу звали Джилли, другую Джейн.
Следили все за мной как-то тайком, и это слегка поднимало мне дух. «Значит, — думала я, —они знают, что я вовсе не Нэн, что меня привезли сюда против моей воли и получили приказ выполнять полученные распоряжения. Поэтому вынуждены делать вид, что я здесь уже давно, что я безмозглая Нэн, возомнившая о себе, так как побывала в служанках у богатой женщины».
Сперва я твердила, что являюсь леди Анной Невилл, и требовала, чтобы о моем местопребывании сообщили герцогу Глостеру.
Надо мной принялись насмехаться.
— Герцогу Глостеру? Слышали?
—Да-да, слышали. Странно, что она опустилась так низко. Почему не её приятелю королю?
— Ладно, — сказала я. — Ладно. Сообщите королю. Тогда увидите.
— Он, смотришь, пришлет тебе корону поносить, — высказала предположение Джилли.
Таким образом ничего добиться было нельзя. Требовалось разобраться, что здесь к чему. Обманывать их. Вести себя тихо и все подмечать. Найти способ вырваться отсюда.
Обе девицы, Джилли и Джейн, спали в комнатке, похожей на мою. Я ночевала одна, что было показательно. Знала, что мою дверь по ночам запирают. Догадывалась, что они не смеют допустить моего побега.
В первые дни ела я мало. Та пища не лезла мне в горло. И от манер этих людей меня мутило.
Прошло два дня и две ночи. Как я вынесла их? Все настаивали, что я полубезумная Нэн, возомнившая себя знатной леди.
К концу этих двух дней я так измучилась, что необходимо было что-то предпринимать. Отчаяние обострило мой разум. Требовалось сделать вид, будто я смирилась... только тогда они могли ослабить надзор, только тогда можно было выяснить их намерения, только тогда можно было найти способ бежать.