Она не хотела делиться с ним новостью, пока не уверится во всем окончательно, но теперь твердо знала, что никаких сомнений нет.
Она села на кровать и посмотрела на мужа. Затем отправила слуг, помогавших им готовиться ко сну – ей не хотелось видеть никаких посторонних людей. Она знала, что удивляла слуг; но если Хуан принял ее свободные фламандские манеры, пусть и другие сделают то же. Слугам, прибывшим вместе с ней из Фландрии, было трудно почувствовать себя в Испании как дома. «Эти вечные церемонии, – жаловались они, – не только утомительны, но и нелепы». – «Вы должны понять, что наши обычаи могут показаться им грубыми, это, возможно, еще хуже, чем нелепые, – отвечала Маргарита. – Говорят же: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят». Вот и надо вести себя, как принято в Испании».
И еще она для себя решила, что если слуги не смогут освоиться в Испании, им придется возвратиться во Фландрию. «Мне, счастливой здесь, не нужны несчастливые люди».
– Хуан, – заговорила она. – По-моему, сегодня вечером я несколько смутила общество.
– Неужели?
– О, да полно тебе, разве ты не видел изумленно поднятых бровей? Мои фламандские манеры их поразили.
– Разве это имеет какое-нибудь значение, если ты им понравилась?
– Разве я им понравилась?
– Ты нравишься мне… так пусть все остается как есть.
– Но, Хуан, ты так всему радуешься. Наверное, мне следовало бы научиться быть более величественной, более испанской, более похожей на королеву. Я должна постараться во всем подражать твоей матушке и стать похожей на нее.
– Оставайся такой, какая ты есть. – Он поцеловал Маргариту в губы. – Это мне нравится больше.
Она спрыгнула с кровати и начала плавно и торжественно танцевать павану. Но вдруг ее настроение изменилось.
– А вот как бы станцевали павану во Фландрии, – объявила она.
И исполнила такую убийственную пародию на этот испанский танец, что Хуан чуть не умер от смеха.
– Ну же, потанцуй со мной, – попросила она, протягивая ему руки. – Если будешь танцевать очень хорошо, я открою тебе один секрет.
Когда муж приблизился к ней, Маргарита заметила, что он выглядит смущенным, и лицо его пылает.
– Хуан, – сказала она, – ты устал.
– Немного. В зале было очень жарко.
– Твои руки просто горят!
– Неужели?
– Сядь. Я приготовлю тебя ко сну. Ну пойдем же, я буду твоим слугой.
– Маргарита, – произнес он, смеясь, – что подумают слуги о твоих диких манерах?
– Что я – фламандка… только и всего. Разве тебе не известно, что фламандцы – это народ, который предпочитает шутки и смех любым торжественным церемониям. Они простят мне мои странности только потому, что я – фламандка. А как только они узнают мою новость, то простят мне все на свете.
– Какую новость?
– О, да разве ты не догадываешься?
– Марго!
Она наклонилась к нему и нежно поцеловала в лоб.
– Мы будем счастливы с тобой, маленький отец, – шепотом ответила она.
* * *
Это была незабываемая ночь.
– Я всегда буду любить Саламанку, – сказала Маргарита.
– Мы привезем его в Саламанку, как только он подрастет, – произнес Хуан.
– И пошлем его в здешний университет и скажем людям, что мы любим их город за то, что провели здесь самые счастливые дни и ночи нашего медового месяца.
– И здесь я впервые узнал о том, что он существует.
Они рассмеялись и снова занялись любовью; теперь они чувствовали себя более серьезными, более ответственными. Теперь они не просто любовники, а почти родители, и они благоговели перед такой перспективой.
Когда Маргарита проснулась, уже рассветало. Почему-то она встревожилась. И она не знала причины. Город уже пробуждался к жизни. На улицах появились студенты.
Ощущение тревоги усилилось.
Маргарита села на кровати и громко позвала:
– Хуан!
Он не ответил, и ей пришлось окликнуть его еще раз. Румянец по-прежнему играл на его щеках, а когда она прижалась лицом к его лицу, ее поразило, до чего оно горячее.
– Хуан! – прошептала она. – Хуан, дорогой, проснись! Он открыл глаза, и ей тут же захотелось заплакать от радости и облегчения, когда она увидела, что муж улыбается.
– О, Хуан, я вдруг подумала – что-то случилось!
– Разве может случиться что-нибудь плохое? Маргарите показалось, что его тело обжигает ей пальцы.
– Какой ты горячий!
– Я? Разве? – Он хотел приподняться, но не смог и снова упал на подушки.
– Что с тобой, Хуан? Что у тебя болит? Он положил ее ладонь на свой лоб.
– У меня кружится голова.
– Ты болен! – Маргарита мигом соскочила с кровати, накинула халат и подбежала к двери с криком:
– Быстрее сюда! Принц заболел!
* * *
Вокруг кровати стояли врачи.
«У Его Высочества лихорадка, – говорили они. – Но с помощью наших лекарств он очень скоро поправится».
Маргарита весь день провела у постели мужа. Она с нежностью наблюдала за ним, прилагая все усилия, чтобы разглядеть на его лице признаки выздоровления.
Однако ее надежды не оправдались, и всю следующую ночь она снова просидела у постели больного.
Рано утром у него началась горячка.
Доктора собрались на консилиум.
– Ваше Высочество, – заявили они, – мы считаем, что необходимо безотлагательно известить короля и королеву.
– Пусть это сделают, и как можно быстрее, – спокойно ответила Маргарита.
Гонцы во весь опор поскакали в пограничный город Валенсия-де-Алькантара. Маргарита, не смыкая глаз, сидела у постели мужа.
* * *
Фердинанд принял посланников из Саламанки.
Он прочитал письмо Маргариты. Хуан болен! Но он же был совершенно здоров в начале их медового месяца! Наверное, это просто истерические страхи молодой женщины. Хуан, видимо, немного устал; наверное, супружеские обязанности утомили юношу, который до свадьбы вел чрезвычайно добродетельную жизнь. У Фердинанда, когда он женился, подобных проблем не возникало, однако он допускал, что Хуан мог сильно отличаться в этом отношении от него.
Но вот пришло еще одно письмо. Оно было подписано двумя докторами. Состояние здоровья принца вызывает у них тревогу. Они считают, что он подхватил злокачественную лихорадку, и болезнь настолько прогрессирует, что родители должны незамедлительно приехать.