Беатрис опустилась на колени перед своей госпожой.
– Ваше Величество, беременные вечно себе что-нибудь выдумывают. Извините за грубость, но, по-моему, вы тоже склонны фантазировать.
– Мне радостно слышать эти слова, моя дорогая подруга. Беатрис поцеловала ее руку.
– Всегда готова служить вам… и умереть за вас, Ваше Величество.
– Давай-ка лучше поговорим не о смерти, а о рождении. Мне кажется, скоро начнутся схватки. Пожалуйста, Беатрис, молись о том, чтобы был мальчик. Фердинанд будет рад ему… Ведь у нас уже есть две девочки, а мальчик только один. Это извечная проблема всех королевских династий. Наши дети – не просто дети, а наследники трона, поэтому они принадлежат не нам, а государству… Молись о мальчике, Беатрис.
– Хорошо, Ваше Величество, – торжественно произнесла Беатрис.
Через несколько дней у Изабеллы родилась девочка. Ее нарекли Марией.
В келье севильского женского монастыря молодая женщина стояла на коленях, но не молилась, а слушала колокольный звон, доносившийся из окна, и думала: если я здесь останусь, то сойду с ума.
Даже здесь забытье оказалось ей недоступно. Всякий раз, когда раздавались удары колоколов, она вспоминала мрачную процессию, двигавшуюся по улицам ее города, слышала голос проповедника в кафедральном соборе, видела осужденных в желтых балахонах, а среди них – человека, которого любила больше всех на свете. И почти чувствовала едкий запах дыма, поднимавшегося над полями Таблады.
«Это точно, – в тысячный раз повторяла она. – Если я здесь останусь, то сойду с ума».
Но куда она могла податься? Никуда. Дом, принадлежавший ее отцу, конфисковали сразу после его казни. Имущество перешло в руки инквизиторов: они отняли у него жизнь и состояние, а у его дочери – душевный покой.
Если бы у нее родился ребенок!.. Но как могла монашка, жившая в женском монастыре, стать матерью? Она потеряла ребенка. Лишилась отца. Утратила свободу.
«Как мне забыть обо всем этом?» – спрашивала она себя. Пожалуй, один способ все-таки был. Ее грубую монашескую одежду могли сменить изысканные наряды, дорогие украшения. Она могла спать на мягкой постели, в обнимку с любовником, а не на жесткой скамье, стоявшей в углу ее кельи.
Может быть, легкая, беззаботная жизнь помогла бы ей забыть горе.
«Нужно бежать отсюда, – решила она. – Если я здесь останусь, то сойду с ума».
Срок ее послушничества уже истекал. Скоро ей предстояло дать монашеский обет, а он положил бы конец всем ее надеждам. Первая красавица Севильи была бы обречена жить в одиночестве, в угрюмом женском монастыре.
Она провела рукой по своим стриженым волосам. Они снова отрастут, подумала она, снова обретут былую красоту. Нужно только не медлить, а то будет слишком поздно.
Когда стемнело, она вышла за монастырские ворота.
Собирать подаяния на нужды обители, подумалось монашкам. Они не догадывались об ее истинных намерениях.
Свернув на соседнюю улицу, она направилась к отцовскому дому.
Глупо, он уже не принадлежал ни ему, ни ей.
Когда она стояла возле своего бывшего дома, к ней подошел изысканно одетый прохожий. Ее капюшон свалился на плечи, открыв стриженые черные волосы. Ее лицо сейчас было таким же красивым, как в тот день, когда она сидела на балконе, обмахиваясь веером.
– Простите, вы чем-то расстроены? – вежливо спросил мужчина.
– Я убежала из монастыря, – сказала она. – Теперь у меня нет даже крыши над головой.
– Но почему вы убежали оттуда? Может быть, вам лучше вернуться к вашим сестрам?
– Нет, монастырская жизнь – не для меня.
Мужчина внимательно посмотрел на нее – на нежные глаза, чувственные губы. Помолчав, он сказал:
– Вы очень красивы.
– Я уже давно не слышала этих слов, – ответила она.
– Если хотите, можете остановиться у меня, – предложил он. – По крайней мере – до тех пор, пока не найдете какое-нибудь другое пристанище. Ну как, согласны?
Она поколебалась. У него были вежливые манеры, но его намерения не вызывали сомнений, и она знала, на какой путь он ей предлагает ступить. Куда приведет ее этот путь? Не лучше ли вернуться в монастырь?
Ее колебания были недолги.
Ведь на это она и рассчитывала, уходя из монастыря. А мужчина ей понравился. И он обещал ей покровительство.
– Согласна, – сказала она.
Она отвернулась от дома своего отца и улыбнулась мужчине.
Архиепископ Толедский Альфонсо Карилло закончил исследования в лаборатории, оборудованной в его резиденции в Алькала-де-Хенарес, и вернулся в свои покои.
Слугам он сказал:
– Я устал, пойду лягу в постель.
Слуги удивились. Они еще никогда не видели архиепископа таким тихим, смирившимся с судьбой. Казалось, его больше не интересовали ни государственные дела, ни научные эксперименты, прежде отнимавшие у него все свободное время.
Чуть погодя их господин попросил позвать священника.
– Мне плохо, – сказал он. – Чувствую, Господь скоро призовет меня к себе.
Слуги бросились выполнять его просьбу, а он, продолжая лежать в постели, предался воспоминаниям.
– Она великая королева, наша Изабелла, – пробормотал он. – Вся Кастилия охвачена огнем инквизиторских костров. Не сомневаюсь, ей удастся изгнать еретиков из ее королевства – не только еретиков, но и мавров. Она объявила им беспощадную войну.
Он закрыл глаза, а его губы все еще шевелились.
– А ведь если бы не я, она бы никогда не взошла на трон. Вот как несправедливо распорядилась судьба. Я лежу в этой постели, забытый всеми своими бывшими друзьями, а она без меня управляет страной. Ах, какую глупость я совершил!.. Не нужно было мне обижаться на Фердинанда и его отношение ко мне. Не нужно было так открыто негодовать из-за возвышения кардинала Мендозы, этого старого лиса. Теперь все только и ждут моей смерти, чтобы назначить его главой испанской католической церкви!
Из-под его ресниц потекли слезы.
– Да, глупо! Я привел ее на трон и думал, что смогу в любой момент свергнуть ее. Но я ошибался. Я не знал Изабеллы, не догадывался о силе ее характера. Но трудно ли тут было просчитаться? Когда еще под такой располагающей внешностью скрывалась такая недюжинная воля?
Он забылся сном, а когда проснулся, у его постели стояли священники. Они пришли, чтобы отслужить прощальную мессу.
Близился конец его бурной жизни.
Новость из Лохи застала Изабеллу в детской, куда она пришла навестить трехнедельную малютку Марию.
Потеря Альхамы напугала короля Гранады Абула Хасана, и во всем его королевстве был объявлен траур. Однако арабы недаром слыли воинственным народом. А кроме того, в прошлом они умели превращать поражения в победы.