«Если цены на хлеб не будут снижены, а министерство не будет заменено, то мы подожжем с четырех углов Версальский дворец».
Я в ужасе смотрела на нее. Затем взглянула на мужа, который побледнел.
— Луи, — прошептала я, — похоже, что они ненавидят нас.
— Это не народ! — вскричал он. — Я не поверю, что это народ.
Но он был потрясен. Как и я. По дворцу словно пронесся порыв холодного ветра.
Альбер сообщил, что произвел много арестов. За кражу были задержаны парикмахер и мастер по выделке кисеи, и было решено накатать их в назидание другим. Они были повешены на двух виселицах восемнадцати футов высоты, чтобы их было видно издалека.
Людовик находился в подавленном состоянии.
— Я хочу, чтобы нашли зачинщиков, — повторял он неоднократно. — Я не хочу, чтобы наказывали народ, который подстрекали.
Если бы он мог, то помиловал бы этих казненных, но Тюрго настоял, что они должны быть повешены в назидание другим; и вполне естественно, что казнь этих двоих охладила народ. Беспорядки стали стихать, «мучные войны» закончились.
Было ясно, что какая-то организация, какая-то тайная группа людей использовала нехватку зерна, чтобы вызвать революцию. К счастью, решительность короля и незамедлительные действия Тюрго, замена Ленуара Альбером и поддержка парламента позволили избежать этого.
Каждый высказывал предположения о том, кто же скрывается за всем этим. Некоторые говорили, что это принц де Конти, которого Макс так обидел во время своего визита. Шептались, что он ненавидит меня и мою семью так сильно, что хотел бы свергнуть монархию. Это казалось нелепым, но на самом деле беспорядки начались в Понтуазе, а у него там был дом. Я даже слышала, что Конти был членом тайной организации, подозреваемой во всех видах подрывной деятельности.
Мы должны были быть благодарны за жестокое предупреждение и не должны были оставаться спокойными до тех пор, пока не выясним правду обо всем. Конечно, это было не слишком трудно, если бы мы действительно попытались. Но мы все были слишком рады тому, что все относительно благополучно закончилось, и не хотели докапываться до причин. Мы хотели забыть все это.
Когда мы слышим приветственные крики народа и видим проявления его любви, у нас появляется еще больше желания работать во имя его блага.
Мария Антуанетта — Марии Терезе
Моя обязанность — работать ради народа, давшего мне столько счастья. Я полностью посвящу себя этому.
Людовик XVI в письме Морепа
Прошел месяц со времени окончания хлебных беспорядков, и все заговорили о коронации. Коронации были редкими событиями при таких королях-долгожителях, как Людовик XIV и Людовик XV, которые правили на протяжении многих лет. Людовик XVI опасался ее, поскольку всегда разного рода церемоний стремился избежать. Он бывал крайне неуклюжим в их самые важные моменты и ненавидел облачаться в парадные одежды. Церемония носила архаический характер, — такой же, какой существовал на заре французской монархии, и Людовик многое бы отдал, чтобы избежать участия в ней.
Мерси и моя мать надеялись, что меня также коронуют, и, говоря по правде, я не разделяла страхи своего мужа относительно этой церемонии. Я чувствовала бы себя в своей стихии, принимая знаки почтения от своих подданных, и была тайно разочарована, когда было решено, что меня короновать не будут.
— Это вызвало бы еще большие расходы, — заявил Людовик, — когда нужна экономия во всем. Предстоят бракосочетание Клотильды и роды у жены Артуа…
Он чувствовал себя неловко при решении столь деликатного вопроса. Я чувствовала себя несчастной. Артуа был первым из братьев, готовящийся стать отцом. Как я завидовала своей невестке! Я с головой ушла в дела, связанные с переменами в Трианоне, надеясь забыться. Счастливая, счастливая женщина! Для меня уже было совершенно неважно, что она небольшого роста, некрасивая, косоглазая, с длинным тонким носом! Она собирается стать матерью!
— Итак, — сказал Людовик, — тебя не будут короновать вместе со мной. Я знаю, что и ты этого не хочешь. Как бы я хотел избежать всех этих волнений!
Но его коронация должна была состояться, и 5 июня я вместе с деверями и их женами выехала в Реймс. Была полночь, и мы увидели город, залитый лунным светом. Люди высовывались из окон, заполняли улицы и шумно приветствовали нас; они проявляли почти такой же энтузиазм, как и население Парижа, когда я впервые официально прибыла в этот город.
Поскольку мы приехали за день до короля, мне было очень интересно увидеть его прибытие. Луи прибыл в роскошной, огромной карете, и мы видели, как он принимал ключи от города от герцога де Бурбона, бывшего губернатором Шампани.
Задолго до того, как король должен был прибыть в собор, я заняла место на галерее около высокого алтаря, чтобы иметь возможность следить за церемонией, и никогда в жизни не была так взволнована.
Я знала, что в семь часов начнется сложная церемония прибытия короля в собор, и что епископы Бове и Лина, возглавлявшие процессию, прибыли в его апартаменты. Затем великий регент постучал в дверь, и обер-гофмейстер спросил его:
— Что вам нужно?
— Нам нужен король, — последовал ответ.
— Король спит.
Этот обмен репликами был повторен дважды, и затем епископ сказал:
— Нам нужен Людовик XVI, которого Бог избрал нашим королем.
Тут должна открыться дверь апартаментов, через которую можно увидеть Людовика, возлежащего на пышном королевском ложе в великолепных коронационных одеждах. После благословения и окропления святой водой процессия должна двинуться в собор.
Никогда не забуду, как мой муж поднимался к высокому алтарю. Он был одет в расшитые золотом малиновые одежды, его мантия была из серебряной ткани, а вельветовая шапочка украшена бриллиантами и перьями. Бывали моменты, когда он, глубоко понимая свое положение, действительно представал королем, сосредоточенным, благородным; он стоял перед недавно кровожадной толпой без всякого страха. Он мог быть застенчивым при большом скоплении людей, робким в компании, смущенным нашими взаимоотношениями в спальне, но он был храбрым мужчиной.
Я наблюдала, как его окропили из святого сосуда, которым пользовались еще в дни Хлодвика, первого короля франков; потом последовала коронационная клятва. Королю дали меч, и он преклонил колени перед алтарем. После этого он был готов к помазанию. Людовик надел одежды из пурпурного бархата, разукрашенного геральдическими лилиями, и сел на трон; на его голову возложили корону Карла Великого. Я никогда ранее не видела такого великолепия. Я подумала, что эту корону носили все короли Франции, и подумала о своем дедушке, который был совсем молодым, когда ею увенчали его голову, — молодым и таким красивым, гораздо привлекательнее, чем нынешний Людовик; затем я вспомнила, когда видела его в последний раз лежащим на смертном одре — губы его потрескались, глаза широко открыты, и этот ужасный запах смерти в покоях, Людовик взглянул на меня. Несколько секунд он вглядывался мне в лицо, как будто забыл о торжественной церемонии, обо всем, кроме нас, и я чувствовала себя так же. Это было изумительное мгновение. Поворотный пункт в нашей жизни, подумала я после. Мы были вместе, едины. И хотя я не испытывала большой и волнующей страсти к своему мужу, но знала, что люблю его, а он любит меня. Это была спокойная привязанность, связь, которая была достаточно прочной, хотя в ней отсутствовала страсть.