— Они наслышаны о вашем расточительстве. Ходит много скандальных историй. Вряд ли хоть один день обошелся без того, чтобы о вас не распространялась новая песенка или стишки. Ваше легкомыслие и мотовство служат поводом для этого. Сейчас идет война, а вы думаете только о своих развлечениях. Вот почему народ против вас, — ответил он.
Его слова причинили мне боль и немного напугали. Было тревожно проезжать по улицам среди безмолвной массы народа.
— Я изменюсь, — твердо сказал я. — Откажусь от этих слишком бросающихся в глаза развлечений. Ведь я теперь стала матерью…
Матушка была рада, как она написала из Вены, что роды прошли благополучно и что дочка здорова.
«Однако у нас должен быть дофин, — писала она. — Нам нужен дофин и наследник трона».
Я должен признаться Вашему Величеству, что граф де Ферзен был настолько хорошо принят королевой, что это обидело некоторых лиц. Меня не оставляет мысль, что она имеет определенное влечение к нему; слишком явные признаки, свидетелем которых я являюсь, не оставляют у меня никаких сомнений на этот счет. Молодой граф де Ферзен вызывает восхищение скромностью и сдержанностью.
Шведский посол в Версале — королю Швеции Густаву III
Моя дорогая матушка может быть спокойна в отношении моего поведения. Я очень хорошо понимаю необходимость иметь детей… Кроме того, я в долгу перед королем за его внимательное отношение ко мне и за его доверие, за что я ему весьма благодарна.
Мария Антуанетта — Марии Терезии.
Я была действительно глупой, как сказал мой брат Иосиф. Случай с кольцом должен был предупредить меня, что в ближайшем окружении у меня есть враги. Меня должны были насторожить хмурые взгляды людей. Шла война, а войны приводят к повышению налогов и к тяжелым временам в жизни людей. Когда же подданные слышат о расточительстве королевы и видят доказательства этого своими собственными глазами, они приходят в негодование. Нет, это слишком мягкое слово. У них появляется кровожадная ненависть. Меня обвиняли в их бедности, меня, глупую маленькую королеву, не думающую ни о чем, кроме танцев, покупки красивых платьев и драгоценностей. Поведение короля сотни раз свидетельствовало о его заботах о бедных; он даже одевался скромнее, чем большинство щеголей при дворе. Но он находился под моими чарами, разрешал мне все, что разрешает страстно влюбленный супруг своей прелестной жене. Моя чрезмерная любовь к развлечениям и безразличие к нуждам людей привело к росту цен на хлеб. Вдобавок ко всему я была иностранкой.
В народе стали называть меня австриячкой. Какое у меня право, иностранки и австриячки, приехавшей во Францию, управлять французами?
Волна злых памфлетов захлестнула Париж. Каждый мой легкомысленный шаг расценивался как пример моей расточительности и равнодушия к народу, а главным образом — как пример безнравственности. Стоило мне переброситься одним словом с человеком, как молва превращала его в моего любовника; стоило мне улыбнуться какой-то женщине — и мои отношения с ней считались противоестественными.
Я не могла не знать об этом. Но я ничего не принимала во внимание, как и те предупреждения, которые мне делали всю жизнь.
Казалось, что у меня большие способности наживать врагов и выбирать таких друзей, которые могут лишь еще ухудшить мою репутацию. Перед собой я оправдывалась, говоря, что я лишь обыкновенная женщина, которой навязали сыграть экстраординарную роль, для чего мне не хватило таланта. Если бы я была серьезной и прислушивалась к предупреждениям моих истинных друзей — короля, матушки, Мерси и Вермона, а также моей милой Кампан, то смогла бы изменить линию своего поведения. Да, я уверена, что тогда у меня еще оставалось время. Передо мной была наклонная плоскость, скольжение по которой началось в счастливом неведении, однако пока не произошло безудержного падения вниз, когда невозможно остановиться.
Возможно, что если бы мой муж был другим… Однако мне не следует винить его. На его воспитание не обращали внимания, его никогда не обучали сложному искусству управления государством. Я часто вспоминаю, как он заплакал, впервые узнав о том, что стал королем: «Меня ничему не научили!»А его дед, Людовик XV, видя, что кончина не за горами, как-то заметил: «Я понимаю работу этой государственной машины, но не знаю, что с ней станет, когда я, уйду, и как Бэри будет выпутываться из этого положения». Бедный мой муж, добрый и неудачливый, за исключением тех редких моментов, когда он мог отбросить в сторону все свои сомнения.
Однако в то время я этого не понимала. Оскорбительные стишки. Ложь. Скандальные истории. Их всегда было много. Мне не приходило в голову поинтересоваться, кто стоял за этим, кто распространял их. Я не могла и подумать, что это могут быть мои собственные девери и невестки, принцы Конде, Конти, Орлеанский, которых я обидела.
Катастрофа неотвратимо надвигалась, но я не чувствовала этого.
Многие вещи делали меня счастливой. Моя любимая маленькая дочурка; Аксель де Ферзен, следовавший за мной как тень и всегда находившийся возле меня, а если его не было поблизости, я неизменно ощущала на себе его взгляды, которые он бросал на меня из соседней комнаты. Был король, благодарный мне, поскольку я родила ему дочь, всегда добрый и внимательный, особенно теперь. Был обожаемый Трианон, который постепенно утрачивал характер уютного любовного гнездышка, в котором Людовик XV принимал своих любовниц. Это был мой дом. Я перепланировала парк. У меня была библиотека, выкрашенная в белый цвет, украшенная занавесями из тафты светло-зеленого цвета. На полках стояли пьесы, поскольку я намеревалась устраивать в Трианоне театральные представления. Таковы были у меня планы. Я строила театр и уже намечала, кого следует пригласить в мою маленькую труппу. Я не задумывалась над тем, сколько это стоит, никогда не думала о деньгах и требовала, чтобы работы были закончены в рекордно короткие сроки.
— Не жалеть никаких расходов, мадам?
— Нет. Заканчивайте работы, и все. За год мои украшательства Малого Трианона обошлись казне более чем в триста пятьдесят тысяч ливров. А страна пребывала в состоянии войны, и население Парижа жаловалось на высокие цены за хлеб! Вероятно, я действительно утратила всякое чувство реальности.
Однако я была счастлива. Через два месяца после рождения дочки во мне проснулось сильное желание поехать на бал в оперный театр. Было Прощеное воскресенье, и я сказала Людовику, что мне очень хочется поехать туда на танцы. Он сказал, что из большой любви к жене он поедет вместе со мной.
— И ты поедешь в маске? — спросила я. Он ответил утвердительно, и мы поехали вместе. Никто не узнал нас, и мы смешались с танцующими. Однако я заметила, что ему было скучно.
— Пожалуйста, Луи, — попросила я, — давай поедем на следующий бал, который будет во вторник, на Масленой неделе. Сегодня было так весело.
Как это часто бывало, он согласился, но без особого желания; однако в понедельник отказался, сославшись на множество государственных дел. Я была настолько разочарована, что он сразу же предложил мне поехать с одной из фрейлин, но при этом позаботиться, чтобы меня не узнали. Я остановила свой выбор на принцессе Дэнин, весьма порядочной женщине, и договорилась, что мы подъедем к дому герцога де Куиньи в Париже, где пересядем в обычную карету, которую он подготовит для нас. Все было оговорено так быстро, что герцогу удалось подыскать лишь старую карету без каких-либо эмблем. В результате она сломалась прежде, чем мы достигли оперного театра. Наш лакей сказал, что он наймет фиакр, а пока принцесса и я должны пройти в лавку. Это было интересно, поскольку мне никогда не приходилось ездить в городских повозках, и я не смогла удержаться от того, чтобы не похвастаться этим перед своими друзьями. Как я была глупа! Это послужило идеальной основой для скандальной истории. Королева разъезжает по Парижу в фиакре. Она заезжала в дом герцога де Куиньи! Зачем? Могут ли быть какие-либо сомнения? История приобрела известность как «приключение с фиакром», причем передавалась в различных версиях.