Как бы я хотела избавиться от этой женщины, но мы по существу были узниками и не могли выбирать прислугу.
Я сказала Акселю, что мы не можем выехать девятого числа, так как эта женщина видела, как я собираю вещи, и, возможно, даже слышала упоминание этой даты. Если мы все же попытаемся уехать, то тогда с большой вероятностью можно предполагать, что нас задержат. Нам остается только предпринимать меры предосторожности, пусть эта женщина думает, что мы уезжаем девятого числа, а мы останемся в Тюильри, как будто бы это ошибка. Когда мы усыпим ее подозрения, то сможем быстро уехать, не давая ей даже намека, что уезжаем.
Аксель понимал причину этого, но высказывал недовольство, что чем дольше мы откладываем отъезд, тем опаснее он становится; но мы назначили тайный срок на девятнадцатое, что давало достаточно времени убедить мадам Рошелье, что она ошибается.
Это была первая задержка, но мы все согласились, что она неизбежна.
По мере приближения назначенного срока напряжение становилось почти невыносимым. Как я была благодарна Людовику за хладнокровие, для него, по крайней мере, не составляло никакого труда сохранять на лице безмятежное выражение. Я тоже пыталась это сделать, но не осмеливалась смотреть на Елизавету, опасаясь, что взглядом могу выдать существующие между нами секреты. Конечно, мы ничего не говорили детям.
Девятнадцатое число было совсем рядом. Мы были готовы.
Но стало ясно, что где-то произошла утечка. В статье, появившейся в газете «Друг народа», Марат высказывал подозрения о подготовке заговора.
«Идея заключается в насильственном вывозе короля в Нидерланды, Бельгию или Люксембург под тем предлогом, что его дело — это дело королей Европы. Разве вы глупцы, что не предпринимаете никаких мер для предотвращения бегства королевской семьи? Парижане, безрассудные парижане, я устал вновь и вновь повторять вам: стерегите как следует короля и дофина, держите под замком австриячку, ее деверя и остальных членов семьи. Потеря одного дня может иметь пагубное влияние для нации, может вырыть могилы для трех миллионов французов». Аксель пришел чуть ли не в бешенство.
— Это не может быть случайным совпадением! — заявил он. — Где-то произошла утечка информации.
— Я знаю, это Рошелье! — вскричала я. — Она о чем-то догадывается, хотя я считаю, что точно ей ничего не известно.
— И все же мы должны выехать девятнадцатого, — настаивал Аксель. — Мы больше не можем ждать.
Было восемнадцатое, и мы были готовы бежать на следующий день. Затем ко мне зашла несколько возбужденная мадам де Турзель и, понизив голос, сообщила, что к ней обратилась мадам де Рошелье с просьбой отпустить ее двадцатого числа.
— Я узнала, — добавила мадам де Турзель, — что она хочет навестить больного друга. Гувийон болен, так что ясно, кого она хочет навестить.
— Мы должны отложить наш отъезд до двадцатого, — сказала я, и сразу же послала курьера к Акселю. Он был обеспокоен этой отсрочкой, так как все, кто принимал участие по маршруту нашего движения, заранее получили инструкции; но мы договорились, что Леонар, мой парикмахер, которому я могла доверять, должен отвести мои драгоценности в Брюссель, и в то же время по дороге он встретит кавалерию и передаст записку, объясняющую задержку на один день.
На том и порешили. Леонар уехал с драгоценностями. А мы с нетерпением ожидали двадцатое число.
И вот важный день настал. Солнце ярко сияло, и это казалось хорошим предзнаменованием. Я прошептала Елизавете, что в городе будет мало народа — в такой день все захотят уехать за город. Мадам Рошелье ушла наведать больного приятеля, и день тянулся так медленно, что я думала, он никогда не кончится. Но внешне он казался обычным днем, как мы того и желали.
Наконец настало время ужина, мы засиделись за ним, как обычно, но, конечно, уже не было такой церемонии, как в Версале. Мы могли быть лишь благодарны за это. Я отправилась в спальню, а оттуда поспешила к дочери на первый этаж. Служанка мадам Брюни открыла дверь. Я сказала, чтобы она как можно быстрее одела принцессу и была готова незаметно выскользнуть из замка вместе с мадам де Нювиль, служанкой дофина. Кабриолет для них стоял на Королевском мосту, им предстояло сразу же покинуть Париж и ожидать нас в Клэ.
Моя дочь была достаточно взрослой, чтобы понимать, что все это означает. Она не задавала никаких вопросов. Бедный ребенок, она воспитывалась в странном мире. Немного удивленно она посмотрела на простое платье, которое мы подготовили для нее, оно было из хлопковой ткани с маленькими голубыми цветами на бледно-зеленом фоне с желтоватым отливом — достаточно хорошенькое для дочери знатной русской дамы, но едва ли подходящее для принцессы.
Я поцеловала ее и на мгновение прижала к себе.
— Моя дорогая мышка, — прошептала я, — ты будешь слушаться, хорошо?
Она кивнула и сказала: «Да, мамочка», — почти с укоризной, словно удивляясь моему вопросу.
Затем я пошла в комнату сына. Он уже проснулся и издал крик радости, увидев меня.
— Мамочка, — вскричал он, — куда мы отправляемся?
— Туда, где много солдат.
— Могу я взять свою саблю? Мадам, быстрее принесите мою саблю и мундир. Я буду солдатом.
Он пришел в смятение, когда увидел, что ему придется надеть девчоночье платье!
— О, так это представление? — спросил он. — Поэтому мы переодеваемся.
Он засмеялся. Ему нравилось участвовать в представлениях.
— Да еще ночью, — добавил он. — Это самое лучшее время для пьес.
— А сейчас, малыш, ты должен вести себя тихо, быстро одеться и делать все, что тебе скажут. Все зависит от этого.
Он кивнул с заговорщицким видом.
— Ты можешь доверять своему малышу, мамочка.
— Я верю, мой дорогой, — сказала я, целуя его.
Было пятнадцать минут одиннадцатого. Аксель очень тщательно рассчитал время, и мы должны были уже отправляться. План заключался в том, что дети с мадам де Турзель должны выйти первыми. Я была против этого, поскольку не могла и подумать, что дети начнут опасную поездку без меня, но с ними будет Аксель до тех пор, пока я не присоединюсь к ним, и это меня утешало.
Мадам де Турзель подняла дофина, а я, взяв дочь за руку, возглавила процессию в апартаменты одного из постельничих, который только за день до этого уехал из Парижа, и его комната была пуста. У меня был ключ от нее, и мы вошли. Из нее мы проследовали во двор принцев через дверь, которая не охранялась. Там уже ждал Аксель. Я едва узнала его в униформе кучера. Посреди дворика стоял простой экипаж, который должен был доставить их к месту встречи на улице де Эшель, на углу площади Маленькой Карусели.
Аксель поднял дофина в карету, за ним последовала принцесса с мадам де Турзель, и Аксель закрыл дверцу. Несколько секунд он смотрел на меня и, хотя не осмелился сказать ни слова, всем своим видом дал понять, что, если потребуется, будет защищать их всей своей жизнью. Затем он взобрался на место кучера, щелкнул кнутом и карета тронулась.