Мэри писала, что в последнее время чувствует себя неважно и надеется, что поездка в Париж пойдет ей на пользу. Я ответила, что тогда ей лучше всего будет остановиться в Шайо: это самое подходящее место для больного человека, который нуждается в отдыхе.
Однако по приезде Мэри дала понять, что прибыла в Париж вовсе не для того, чтобы отдыхать. Она привезла с собой множество нарядов и драгоценностей, при помощи которых намеревалась произвести впечатление на французский двор. Все это, должно быть, стоило целое состояние, заметила я, подумав про себя, что эти деньги могли бы пойти на дело ее брата. Впрочем, я признавала, что она и так во многом помогала Карлу и всегда готова была приютить его, когда он в этом нуждался.
Мэри была весьма привлекательна. Густые каштановые волосы и голубые глаза красили ее. Она не только не захотела остаться в Шайо, но выказала явное безразличие к моему любимому пристанищу. Веселая, миловидная, она сразу же понравилась королеве, и та приглашала ее на все приемы и балы.
Я была рада ее успеху при дворе. Но я заметила, что ее повсюду неизменно сопровождала дочь Эдварда Хайда, и подумала, что со стороны Мэри было неосмотрительно привозить эту девушку в Париж.
– Мне никогда не нравился Эдвард Хайд, – сказала я, – и я не могу понять, почему твой брат так высоко его ценит.
– Потому что он очень умен, матушка, – ответила Мэри. – Карлу крайне важно, чтобы возле него находились люди, подобные Хайду.
– А мне он не по душе, – решительно возразила я. – Ты это знаешь и все-таки привезла его дочь в своей свите.
– Эта девушка мне очень нравится, – упорствовала Мэри.
– Я не желаю видеть никого из семьи Хайдов, – я была непреклонна.
– Однако я не разделяю ваших чувств и вольна окружать себя теми, кто мне по сердцу, – не согласилась Мэри.
Ее слова обидели меня. Почему мои дети столь равнодушны к моим просьбам?
Очень скоро выяснилось, что королева Анна не хочет, чтобы Мэри участвовала в танцах. Моя дочь была вдовой, и потому Анна полагала, что ей не подобает развлекаться. Я была вполне с этим согласна и на всех балах усаживала Мэри рядом с собой и королевой Франции. Конечно, Мэри скучала в нашем обществе, однако противоречить не смела и лишь издали любовалась танцующими. Мне казалось, что она уже успела позабыть о своем покойном муже, и я даже стала задаваться вопросом, не стоит ли мне начать подыскивать ей супруга. Впрочем, я бы нимало не удивилась, если бы Мэри объявила, что сама позаботится о себе.
Балы в честь Мэри устраивал и Филипп, герцог Анжуйский. Это был красивый молодой человек, всегда одетый щегольски и с большим вкусом. Он обожал драгоценности, которых у него было великое множество, и славился тем, что нередко сам придумывал фасоны для своих нарядов. Королева часто говорила мне, что ее поражает несходство натур Людовика и Филиппа. Если Людовик любил охоту и прочие мужские занятия, то его брат мог часами вертеться перед зеркалом и с удовольствием выбирал ткань для своих сорочек и камзолов. Ему очень нравились дамские платья, и иногда он даже примерял их. Он великолепно танцевал, и они с моей Генриеттой составляли чудесную пару. Радовалась я и тому, что Людовик без колебаний приглашал мою дочь танцевать – это означало, что он уже перестал видеть в ней ребенка.
Я молила Небо о том, чтобы Карл наконец вернул себе престол. Тогда Генриетта и Людовик почти наверняка бы поженились, тем более что Анна как-то намекнула мне, что ей очень нравится Генриетта и что лучшей партии для своего сына она не желает.
Но пока… пока Людовик был властителем Франции, а Генриетта – дочерью короля-мученика, потерявшего свой престол, и сестрой короля-изгнанника, которому судьба готовила все новые испытания.
Все празднества в это время проводились в честь Мэри. Король приказал, чтобы для нее был устроен балет, и, конечно, в нем танцевала Генриетта. Королева пригласила Мэри на званый обед. Мадемуазель де Монпансье не могла оставаться в стороне и, хотя она по-прежнему была удалена от двора, позвала Мэри на прием в свой замок. Хозяйка и гостья прекрасно сошлись. Я не могла отделаться от ощущения, что Мэри излишне разговорчива и что мадемуазель умело направляет ее. Не сомневаясь, что она не преминет пересказать услышанное от Мэри всему Парижу, я надеялась только, что моя дочь будет достаточно осмотрительна. Наблюдая за мадемуазель де Монпансье, я вновь подумала, какой подходящей партией она была бы для Карла, и пожалела, что деньги, которые она тратила на платья, драгоценности, угощения, вино и балы, не могут быть использованы для того, чтобы набрать войско для моего сына.
Я воспользовалась случаем и переговорила с ней. Мадемуазель де Монпансье на этот раз выглядела старше своих лет. Впрочем, ее никогда нельзя было назвать красавицей. Никто и не помышлял бы о браке с нею, если бы не ее огромное состояние. Потерпев несколько неудач, она не могла не задаться вопросом, удастся ли ей когда-нибудь выйти замуж.
– Вам, должно быть, любопытно знать, как поживает Карл, – отозвалась я.
– Вы полагаете? – усмехнулась Анна-Луиза.
Она осталась столь же нахальной. Глупая женщина! Если она всерьез не задумается о своем будущем, она может навсегда остаться старой девой.
– Знаете, а ведь он любит вас, – продолжала я. – Никакие другие женщины его не занимают.
– Да? А мне как раз показалось, что его занимают слишком многие, – все улыбаясь, произнесла мадемуазель.
– Я говорю о браке, – напомнила ей я.
– Дорогая тетушка, не могу поверить, будто причиной тому, что он до сих пор не женился, – я, – сказала моя племянница и уточнила: – А не то обстоятельство, что он просто не способен быть верным одной-единственной избраннице.
– О, в тот раз он был чрезвычайно расстроен, – сообщила я. – Со мной он тоже ссорился. Я уверена: будь он женат, наши с ним отношения были бы значительно лучше.
– Ваше Величество, – возразила мадемуазель де Монпансье, – если ему трудно ужиться с вами, почему вы думаете, что он сможет счастливо жить с кем-то другим?
Мне хотелось ударить ее по жеманной физиономии. Она издевалась надо мной, понимая, что мне нужны только ее деньги – для Карла. Даже изящный облик Генриетты, танцующей с красивым кавалером, не мог вернуть мне доброе расположение духа.
И еще кое-что сильно взволновало меня, хотя тогда я не осознавала, сколь важным это окажется в будущем: увлечение моего сына Джеймса Анной Хайд. Как и его брат Карл, Джеймс не упускал случая поволочиться за какой-нибудь красоткой. Эту черту мои сыновья унаследовали явно не от отца, и я часто спрашивала себя, не пошли ли они в своего деда, Генриха IV.
Джеймс не давал Анне прохода. Однажды я застала их вдвоем, и мои подозрения усилились. Мой сын сжимал эту особу в объятиях, она же явно лишь изображала сопротивление, так что не возникало никакого сомнения, что все это ей очень нравится.
Если любовные похождения моих сыновей с женщинами наподобие Люси Уолтер не представляли никакой опасности, так как от этих девиц легко можно было избавиться, то совсем другое дело – дочь такого человека, как Эдвард Хайд. Поэтому я решила предостеречь Джеймса.