От Мами я узнавала дворцовые сплетни – свежие и старые, те, которые мне следовало знать, и те, которые знать вовсе не следовало. От нее я услышала, что, прежде чем обручиться с моей матерью, отец был женат на дочери Екатерины Медичи, королеве Марго, – одной из самых озорных и обворожительных женщин Франции. Но мой отец ненавидел Марго и никогда не хотел на ней жениться. Их брак, по чьему-то удачному выражению, был замешен на крови, поскольку во время свадебных торжеств – в канун дня святого Варфоломея [9] – произошла ужаснейшая резня; множество гугенотов приехало тогда в Париж на свадьбу сына женщины, которую считали они главой протестантского движения, и католички Марго. Поэтому-то гугенотов и оказалось так удобно уничтожить…
Полагаю, невесту и жениха всегда преследовали воспоминания о той кошмарной ночи. Это счастье, что мой отец спасся. Всю свою жизнь – вплоть до последней ее роковой минуты – он ловко избегал ловушек. Он прожил яркую жизнь, полную опасностей и веселых приключений. Часто не заботясь о своем королевском достоинстве, он непринужденно сходился со многими людьми. Неудивительно, что его так любили. Он сделал очень много и для Франции. Он заботился о народе; он хотел, чтобы у каждого крестьянина по воскресеньям варилась в горшке курица; более того, он стремился примирить католиков и гугенотов, [10] а это казалось невыполнимой задачей. Когда он понял, что столица никогда не покорится протестанту, то быстро принял католичество – и сказал свою знаменитую фразу о том, что Париж стоит мессы.
Отец был замечательным человеком. Будучи еще совсем ребенком, я часто плакала от боли и обиды: ведь его отняли у меня, не дав нам даже узнать друг друга.
Он был хорошим воином, но никогда не допускал, чтобы что-то мешало его любовным похождениям – пусть даже необходимость сразиться с врагом.
Перед самой смертью предметом его воздыханий являлась дочь коннетабля де Монморанси. Ей было лишь шестнадцать, когда она попалась на глаза моему отцу, однако он сразу же объявил, что сделает ее своим «маленьким другом».
Мами любила про это рассказывать. Она несомненно обладала актерским даром, который любила демонстрировать, часто заставляя меня хохотать. Она не могла не играть, излагая свои захватывающие истории. Помню, как она говорила, понижая голос до заговорщицкого шепота:
– Однако… перед тем как представить свою дочь Шарлотту ко двору, коннетабль де Монморанси обручил ее с Франсуа де Бассомпьером, [11] блистательным дворянином из Клевского рода – красивым, остроумным, и к тому же королевским постельничим. Многие мечтали заполучить его в мужья, и месье де Монморанси считал его блестящей партией. Но когда юная дама явилась ко двору и король увидел ее, то роману Шарлотты с Франсуа де Бассомпьером сразу пришел конец.
Как я любила слушать Мами, когда она вдохновенно разыгрывала передо мной свои истории!
– Король решил, что Бассомпьеру Шарлотты не видать. Ведь Бассомпьер был страстным молодым мужчиной и глубоко любил свою невесту, поэтому не стоило надеяться, что он станет одним из тех покладистых мужей, которые ради королевских милостей готовы на многое закрыть глаза. Однажды утром – так гласит предание – король, собираясь подняться со своего ложа, послал за Бассомпьером – не забывайте, что тот был королевским постельничим. «Преклони колени, Бассомпьер», – изрек король. Бассомпьер удивился, так как раньше государь никогда особо не придерживался придворного церемониала; однако если вы решили нанести кому-то незаслуженную обиду, то всегда лучше принизить ту особу, которая вам не по нутру, и подчеркнуть свое собственное превосходство.
Я кивнула. Я могла это понять.
– Король был очень хитер. Он хорошо знал людей, а потому обычно мог ловко выпутаться из самого щекотливого положения.
Мами плюхнулась на мою кровать и напустила на себя величественный вид.
– «Бассомпьер, – изрек король, – я много думал о вас и пришел к выводу, что пора вас женить».
Мами соскочила с кровати и приняла коленопреклоненную позу.
– «Сир, – отвечал Бассомпьер, – я уже должен был быть женат, но в последнее время коннетабля мучила подагра, и по этой причине венчание было отложено».
Мами снова была на кровати, снова – королем.
– «Я как раз присмотрел вам невесту, Бассомпьер. Что вы думаете о мадам д'Омаль? Когда вы женитесь, герцогство Омаль перейдет к вам».
«Сир, – отвечал Бассомпьер, – разве вы даровали Франции новый закон? Неужели мужчине позволено теперь иметь двух жен?»
Мами опять вспрыгнула на кровать.
– «Э, нет, Франсуа, ради всего святого, одной жены за раз для мужчины вполне достаточно. Открою же вам всю правду! Мне известно о ваших обязательствах перед мадемуазель де Монморанси, но дело в том, что я сам безумно увлекся ею. Если вы женитесь на ней, я вас возненавижу… особенно если она проявит к вам какие-нибудь чувства. Сейчас же я обожаю вас, Бассомпьер, и уверен, что вы тоже никоим образом не хотите разрушить нашу дружбу. Следовательно, я не в состоянии видеть вас мужем этой девицы. Я выдам ее за своего племянника Конде. В этом случае она останется рядом со мной… в семье… и скрасит мою старость. Конде предпочитает женщинам охоту. В виде компенсации я позволю ему охотиться в моих угодьях. И тогда он уступит это очаровательное создание мне».
Мами поглядела на меня, вскинув брови. Она немного запыхалась, прыгая с пола на кровать и играя сразу две роли в этой драме.
– Бедный Бассомпьер! – Теперь Мами была сама собой, мудрой сказительницей. – Он понимал, что с королевскими прихотями бороться невозможно, и, когда поведал о замыслах короля мадемуазель де Монморанси, та вскричала: «Господи Иисусе! Король сошел с ума!» Но очень скоро она примирилась со своей участью, а потом и стала находить ее весьма заманчивой. Весь двор обсуждал замену жениха, и очень скоро мадемуазель де Монморанси стала принцессой де Конде.
Мами вздохнула.
– Однако добром все это не кончилось, – сказала она. – Королева давно смирилась с тем, что у короля много любовниц, но не могла допустить, чтобы одна из них имела на государя столь сильное влияние. Ее Величество не была коронована, а царствующая особа всегда чувствует себя неуверенно, пока на его – или на ее – голову корона не возложена. Поэтому королева вскричала: «Хочу короноваться!» Ощущая себя виноватым из-за Шарлотты де Монморанси, король, который раньше вечно отмахивался от подобных требований супруги, на сей раз вынужден был уступить, дабы спастись от воплей и скандалов. Хуже того, принц Конде настолько влюбился в свою жену, что не пожелал делить ее ни с кем. В конце концов, он ведь был ее мужем! И, тайно покинув двор, Конде увез молодую принцессу в Пикардию, откуда вполне мог бежать с красавицей в Брюссель.