Жизнь в Роттердаме ничем не отличалась от жизни в Гааге, и дни тянулись бесконечно, но вдруг умерла одна из дочерей принца Оранского, и торжества по случаю моего приезда пришлось закончить. Мы отправились обратно в Гаагу, и принц Оранский вернулся в свою армию. Он настоял, что устроит нам смотр своих войск, что, конечно же, было большой любезностью с его стороны, но я так и не получила ответа на главный для меня вопрос: можем ли мы рассчитывать на помощь принца Оранского в случае неблагоприятного для короля развития событий в Англии?
В конце концов мне дали понять, что пока принц Оранский готов лишь выступать посредником в переговорах между королем и парламентом, и в этой ситуации было бы неразумно посылать Карлу войска. К тому же голландцы были ревностными протестантами, и им вовсе не хотелось сражаться с братьями по вере. Принц же не мог пойти против воли своего народа.
И мне не осталось ничего другого, как попытаться продать свои драгоценности и столовое серебро, которые я привезла в Голландию. Последующие дни казались мне неприятным сном. Я стала кем-то вроде торговца, расхваливающего свой товар и пытающегося выручить за него побольше денег. Я встречалась и разговаривала с людьми, с которыми при других обстоятельствах никогда бы не имела дела. Большинство из них было евреями, знающими толк в торговле драгоценностями. Они чувствовали, что могут совершить выгодную сделку, и долго рассматривали и восхищались моими драгоценностями. Да разве могли эти люди не восхищаться ими? Это были бесценные фамильные вещи, десятилетиями принадлежавшие королевской семье. Длительные торги приводили меня в уныние.
– Это великолепные вещи, – сказал мне один купец, и глаза его заблестели, когда он почтительно прикоснулся к украшениям. – Но, миледи, эти драгоценности вам не принадлежат, и вы не можете их продать. Это – собственность английского королевского дома.
– Их подарил мне мой муж, и я не понимаю, почему не могу распоряжаться ими, – рассердилась я.
– Если мы купим эти вещи, то их могут потребовать обратно, так как человек, продавший их, не имел права этого делать, – говорил купец.
– Это какая-то чепуха! – воскликнула я.
– Однако дело обстоит именно так, – пожал плечами купец. – А кроме того, кто у меня купит такую вот корону? Кто ее может носить, кроме монарха?
– Давайте распилим ее, – предложила я. – Эти рубины бесценны.
– Миледи, распилить такую прекрасную вещь! Да лучше я распилю собственное сердце! – возразил купец, с сожалением глядя на великолепную корону.
Мы спорили еще долго. Конечно же, дело было в том, что драгоценности в любую минуту могли затребовать обратно. Купцы прекрасно знали, что не имеют права их покупать. Что ж, этих людей можно было понять.
Впрочем, они заинтересовались некоторыми вещицами поменьше. Я понимала, что не должна запрашивать слишком высокую цену. Что ж… Лучше синица в руках, чем журавль в небе, грустно решила я.
Таким образом, поездка моя оказалась напрасной, и я стала думать о том, что делает без меня Карл и куда его забросила судьба. Возможно, после всех тех ошибок, которые я наделала, слова мои прозвучат тщеславно и глупо, но при всей моей любви к мужу я не могла не видеть его слабостей и недостатков – и главный из них заключался в том, что Карл очень легко поддавался чужому влиянию. А потому он нуждался в моей поддержке, и я обязана была быть рядом с ним, чтобы помогать ему сохранять твердость и решительность в борьбе с врагами.
Большим ударом стала для меня весть о том, что Халл выступил против государя. Когда Карл послал маленького Джеймса занять от его имени город, жители захлопнули перед королевским отрядом ворота. Халл! А ведь там хранилось оружие, предназначенное для войны с шотландцами!
– Неудачи просто преследуют нас! – пожаловалась я графине Денби. – Мы самые несчастные люди на свете.
Потом прибыл еще один гонец – на этот раз не от Карла, а от какого-то человека, знавшего мою мать. Она жила в полной нищете в маленьком домике в Кельне. Ее покинули все слуги, которым она долго не могла заплатить, и теперь бедняжке приходилось ломать мебель и топить ею камин, поскольку несчастная очень страдала от холода. Ей недолго оставалось жить, и она хотела увидеться со мной перед смертью.
Я немедленно собралась в дорогу, но мне сказали, что такая поездка вызовет недовольство у голландцев, так как в этой стране сильно развиты республиканские чувства и здешний народ не любит королев. Пока я колебалась, прибыл следующий гонец. Моя мать умерла.
Я почувствовала, что погружаюсь в пучину отчаяния и страшного одиночества. Моя мать, супруга великого Генриха IV, королева-регентша, правившая когда-то всей Францией, умерла как последняя нищенка! Как мой брат мог допустить такое?!
Что вообще происходит с людьми? Я не могла поверить, что мир стал таким жестоким. А вскоре я узнала еще об одной смерти. Много лет назад расстались мы с Мами, и за эти годы Карл стал для меня самым главным человеком на свете, а моя привязанность к мужу затмила все чувства, которые я питала к другим людям. И все же я горячо любила Мами и никогда ее не забуду. Она была самой дорогой подругой моего детства. И вот она тоже умерла.
Известие о ее смерти потрясло меня. Мами совсем ненадолго пережила мою мать…
Но Мами была слишком молода, чтобы умирать! Должно быть, после того, как она покинула меня, жизнь ее сильно изменилась. Супружество… дети… Была ли она счастлива? Она писала мне, что да, но можно ли было ей верить? А теперь ее малыши осиротели… Милая моя Мами, как, должно быть, она любила их, а они – ее! Она стала гувернанткой мадемуазель де Монпансье, с которой ей, видимо, приходилось нелегко, и тем не менее мадемуазель была у постели Мами, когда та умирала, и Мами поручила ей своих детей. О них были последние мысли дорогой моей подруги. Но вспомнила она и обо мне.
Я горько плакала. Мне тоже следовало быть рядом с умирающей. «О милая Мами, – думала я. – Надеюсь, что ты была так же счастлива в браке, как я… Впрочем, это было невозможно. Ведь на свете нет другого такого человека, как Карл. Ах, Мами, ты так радовалась за меня, так восхищалась моей супружеской жизнью!»
– Дорогая моя Мами, – шептала я. – Упокой, Господи, твою душу, и да будет земля тебе пухом!
Но в то время, когда я носила траур по матери и по своей самой любимой подруге, пришла и приятная весть. Ко мне прибыл гонец от Джорджа Дигби, графа Бристольского, и от Генри Джермина. Они хотели присоединиться ко мне, но сначала решили узнать, будет ли уместен их приезд.
«Я бы многое могла сделать с помощью верных друзей!«– написала я им в ответ.
Вскоре они примчались ко мне, и, несмотря ни на что, настроение мое немного улучшилось. Я часто думала, как было бы прекрасно, если бы Карл был со мной и это был бы официальный визит. Сейчас, когда принц Оранский с отцом покинули город и отправились на маневры, все вокруг как-то приуныли. Казалось, Мэри скучает по своему мужу; мне он тоже очень нравился. Ведь я страстно желала своим детям испытать то же счастье, что обрела в браке я… Или, по крайней мере, могла бы обрести, если бы наши отвратительные враги позволили мне это. Увы, в мире было так мало людей, подобных Карлу!