Все это только ухудшило нрав короля, но Катарина еще раз убедилась, что в своей слабости он очень нуждался в ней, и ее положение стало более прочным, чем до его отъезда на войну. Она снова стала его любимой женой и поросеночком; король говорил ей, что никто не перевязывает его ноги лучше, чем она.

— Мне не хватало тебя, когда я был во Франции, — говорил он. — Меня бинтовали неуклюжие неумехи! И я сказал — никогда больше не уеду от своей королевы! Обещаю тебе, моя дорогая, обещаю, что больше не покину тебя!

Но наступали дни, когда ему становилось лучше и он мог ходить, опираясь на палку. И снова начиналась та же песня — во дворце устраивали праздник, звучала музыка, и король размякал и с одобрением посматривал на молодых красоток, а на Катарину снова сыпались упреки. Почему у пего нет второго сына? Почему дворяне его королевства имеют сыновей — крепких, здоровых парней, — а их король не может завести второго, чтобы посадить рядом с принцем Эдуардом? Бог несправедлив к нему. Он дал ему власть, но лишил сыновей. А разве может Бог быть несправедлив к тому, кто так верно служит ему, — к королю Генриху VIII Английскому? Ответ один — дело не в короле. Виноваты его жены. Он избавился от жен, которые подло обманули его, — тогда он, по крайней мере, знал, почему Бог не давал ему сына. Когда король размышлял об этом, он смотрел на свою шестую жену с неприязнью и думал, как хороша та молодая герцогиня, или графиня, или даже вот эта дочь простого рыцаря.

Что-то было не так. Ну почему, почему Бог не дает ему сына?

Но потом нога начинала болеть так сильно, что он ни о чем другом и думать не мог. И снова появлялась Кейт, дорогая Кейт со своими нежными руками, которая ни на минуту не позволяла усомниться в том, что для нее — величайшая честь ухаживать за королем.

Чапиус, испанский посол и шпион, писал своему королю: «Ни у одного короля нет таких плохих ног».

Но эти ноги были спасением для королевы, и чем хуже становилось королю, тем безопаснее было ее положение.

Но ее жизнь все еще была в опасности. Катарина была все время начеку. В любую минуту могла разразиться гроза, а кто знает, чем она закончится?

Ей всегда казалось, что за ней крадется призрак палача. Ей казалось, что колокола постоянно предупреждают ее: «Сыновей, сыновей, сыновей!»

И тогда ко двору вернулся сэр Томас Сеймур.

Глава 3

Королева в своих покоях вышивала большое полотно, которое предполагала использовать как шторы в Тауэре. С нею были дамы, которых она любила больше всего: Анна Эскью, безразличная ко всему земному, углубленная в свои мысли, непрерывным чтением испортившая себе глаза; другая Анна, леди Херберт, сестра Катарины, жившая при ней с того самого дня, когда она стала королевой; Маргарита Невиль, падчерица, которую Катарина любила как свою родную дочь; леди Тируит и герцогиня Саффолкская с маленькой леди Джейн Грей.

Они разговаривали о новом учении, а проворные пальцы делали свое дело.

Маленькая Джейн с интересом слушала. Когда они с Эдуардом оставались одни, то тоже говорили о новой вере. Эдуард читал книги, которые она ему приносила и которые давала ей, с согласия королевы, Анна Эскью.

Джейн знала, что все эти дамы, которых она очень любила, верят, что когда-нибудь она станет женой Эдуарда, и заботятся о том, чтобы она была протестантской королевой, а Эдуард — протестантским королем. Джейн слышала ужасные рассказы о том, что творилось в Испании, где свирепствовала инквизиция, и о том, что самой заветной мечтой испанцев было распространить ее действие на все страны мира.

Для маленькой Джейн сама мысль о жестокости была невыносима. Рассказы о зверских пытках приводили ее в ужас. Время от времени двор переселялся во дворец в Хэмптоне, и она часто стояла в галерее, ведущей в часовню, представляя себе, что слышит ужасные крики и видит призрак Екатерины Ховард. «Что чувствует человек, — думала Джейн, — который знает, что совсем скоро ему предстоит подняться на эшафот и положить на плаху свою голову?»

Слушая монотонный голос Анны Эскью, читавшей вслух запрещенную книгу, Джейн понимала, что из всех людей, собравшихся здесь, только Анна не боится пытки и насильственной смерти.

Сестра королевы не находила себе места от беспокойства и почти не слушала чтение — ее тревожила судьба королевы.

Прошло почти два года с тех пор, как король велел нарисовать свой портрет в окружении детей, и с королевой Джейн Сеймур рядом с собой. Эдуард рассказал об этом Джейн и о том, как плохо ему было, когда он стоял рядом с отцом и все время оборачивался, чтобы проверить, не восстала ли и впрямь из могилы его мать.

Королева тяжело переживала это оскорбление, но не подавала виду. Джейн видела короля и королеву вместе, видела, как он клал свою ногу на колени королеве, видела, как его унизанная драгоценными камнями рука лежала на ее коленях; но она также видела и его недовольные взгляды и слышала в его голосе угрозу.

Что чувствует человек, который боится... боится, что однажды его отправят в Тауэр и он выйдет оттуда только для того, чтобы пройти к эшафоту?

Дядя Томас Сеймур вернулся ко двору. Джейн заметила, с каким равнодушием он смотрел на королеву, зато когда его взгляд падал на принцессу Елизавету, от равнодушия не оставалось и следа.

Мысли королевы были далеки от ее работы. Но думала она не об идеях, которые так горячо отстаивала Анна Эскью. Катарина разделяла ее убеждения, восхищалась ею и радовалась, что смогла взять под свою защиту. Томас вернулся, и она не могла думать ни о чем другом. Он вернулся уже давно, и ей казалось, что она не вынесет этой пытки — видеть его каждый день и не получать ничего, кроме равнодушных взглядов.

Но она понимала его — он вел себя очень умно. Она не хотела, чтобы он подвергал свою жизнь опасности.

Король, по всей видимости, перестал его ревновать, ибо сделал его лордом-верховным адмиралом и придворным в своих личных покоях. Временами он бывал столь сердечен к своему зятю и смотрел на него с таким лукавым выражением, что Катарина начинала бояться, уж не собирается ли он обвинить Томаса в том, что тот зарился на его королеву. В течение всех этих месяцев Генрих то изливал ей свою любовь, уверяя, что она дорога ему, его заботливая сиделка, то почти сразу же после этого начинал упрекать ее в том, что она не беременна.

Прошло почти три года после свадьбы, а она ни разу не была в тягости. Более того, вспомнили, что у нее было два мужа, и ни одному из них она не родила ребенка. Три года непрерывных тревог — три года королевской ласки и королевского гнева, которые она должна была переносить с терпеливой покорностью. Эти три года показались ей тридцатью!

Неожиданно Катарина почувствовала себя усталой и решила пойти в спальню отдохнуть. Она поднялась и сказала, что уходит.

— Джейн, — позвала она девочку, — пойдем со мной, ты поможешь мне.

Все дамы тоже поднялись со своих мест и, когда королева в сопровождении девятилетней Джейн удалилась, разошлись по своим комнатам.