— Не все могут, — небрежно сказал Сюррей, - склонять голову туда, куда дует ветер.
Король бросил на графа свирепый взгляд, но для этого ему пришлось повернуться на стуле - и его нога выскользнула из рук Катарины, и Генрих вскрикнул от боли.
— На этот раз вы, ваше величество, неосторожно повернулись, — сказала Катарина, — но потерпите, сейчас я закончу перевязку, и вам станет легче. У меня есть новая мазь, которая, я уверена, облегчит боль.
Король снял свою шляпу с пером и вытер пот со лба.
— Как мне надоели все эти новые мази, — ворчал он.
— Как бы мне хотелось вылечить вашу ногу! — воскликнула Катарина.
— Я бы тоже наградил того, кто нашел бы лекарство от этих язв. Клянусь Богом, я не сплю по ночам из-за боли в ноге. Мы сегодня же попробуем твою мазь, Кейт. Ну вот, уже полегчало. — Король повернулся к придворным и нахмурился. — Не женщинам учить меня, что надо делать, — сказал он. — Я согласен в этом со святым Павлом: «Пусть женщины хранят молчание в церкви, ибо им запрещено там разговаривать; им велено подчиняться».
Генрих замолчал и многозначительно посмотрел на жену, стоявшую перед ним на коленях. Он хотел, чтобы Кейт запомнила эти слова. Она была хорошей женщиной и имела самые нежные пальчики при дворе. За это он и любил ее. Но он не терпел женщин, вмешивающихся в дела, которые должны решаться мужчинами, ибо женскому уму далеко до мужского. А Кейт, как и ее подруга Анна Эскью, очень любила вмешиваться не в свои дела. Очень хорошо, что Анну заточили в Тауэр. Генрих надеялся, что его заботливая сиделка Кейт прислушается к его мягкому предупреждению.
Гардинер подобострастно закончил цитату:
—...как велит закон.
Генрих кивнул и пальцем, унизанным драгоценными камнями, погрозил сначала придворным, а потом жене, стоявшей перед ним на коленях.
— У этой Эскью, как я знаю, нашли запрещенные книги, она выступала также за отмену мессы. Держите ее в Тауэре, милорд. Держите до тех пор, пока она не поумнеет.
Гардинер выступил вперед; он склонил голову и заговорил очень серьезным тоном:
— Увы, эта женщина так дерзка, потому что у нее есть друзья при дворе.
— И кто же эти друзья, лорд епископ?
— Это, ваше величество, — произнес епископ, кинув взгляд на королеву, — нам еще предстоит выяснить. — Милорд епископ, — вмешался в разговор Сеймур. — Зачем его величеству знать такие пустяки — кто друзья этой женщины.
— Я тебя не понимаю, братец, — произнес король.
— Эта женщина глупа, ваша милость, только и всего.
— Скажешь тоже, — прорычал король.
— Не стоит о ней говорить, — сказал Сеймур. Катарина, пытаясь унять дрожь в пальцах, молила про себя, чтобы он прекратил этот опасный разговор. Зачем он впутывается в это дело? Неужели не понимает, что его враги только этого хотят?
— Может, и не стоит, — ответил король, — но я хочу преподать урок тем, кто осмеливается оказывать мне неповиновение.
— От женщин, — сказал Гардинер, — бывает столько же неприятностей, сколько и от мужчин. Поэтому пол не служит ей оправданием, Сеймур. По-моему, всякий, кто выступает против нашего правителя короля, — враг Англии, будь то мужчина или женщина.
— Хорошо сказано, — произнес король. Он посмотрел на сэра Томаса и хмыкнул. — Я знаю, о чем подумал наш галантный Сеймур. Она — женщина, поэтому ее надо пожалеть. Ну давай, братец, сознавайся.
— Нет, мой сеньор, я так не думал.
— Неужели? — спросил король. — Не забывай, что я тебя знаю как облупленного.
Среди придворных пробежал смешок, а Катарина подняла глаза и посмотрела в лицо человека, которого она любила. Но он глядел в другую сторону и самодовольно улыбался. «Он так умен, — подумала королева, — так мудр и, несмотря на его кажущуюся беспечность, умеет держать себя в руках гораздо лучше, чем я. Как глупо было с моей стороны ожидать, что замечание короля заденет его!»
— Я хотел бы сказать, — подобострастно произнес Райотесли, — если это порадует ваше величество, что я, в отличие от Сеймура, не считаю Анну Эскью женщиной. Для меня она угроза благополучию Англии, ибо вокруг нее группируются враги короля.
— Ты слишком жесток к ней, друг Райотесли, — заметил король.
— Исключительно ради вашего величества, — ответил канцлер, наклонив голову в знак своей почтительности.
— Это хорошо, канцлер. А теперь... давайте сменим тему. Я не хочу больше огорчаться из-за происков своих врагов, пусть лучше мои друзья порадуют меня своими талантами. Господин Сюррей, что вы там прячетесь? Вы ведь наш величайший поэт, не так ли? Так развлекайте нас. Подойдите... и давайте послушаем ваши прекрасные стихи, которыми вы так гордитесь.
Граф встал и склонился перед Генрихом. Маленькие, налитые кровью глазки короля встретились с красивыми карими глазами поэта.
— Всегда к услугам вашего величества, — сказал дерзкий стихотворец. — Я прочитаю вам свои стихи о весне.
— А! — промолвил король, подумав: «Я не потерплю больше твоей дерзости, милорд. И тебя... со всей твоей королевской кровью и твоими высказываниями в придачу. В твоем красивом лице я узнаю черты твоей сестры. Она горда... горда, как и все вы. Но я люблю гордых женщин... временами». Подумав о сестре молодого поэта, Генрих смягчился.
— Мы жаждем услышать ваши вирши о весне. Я всегда любил весну.
— Весна! — восторженно произнес Сюррей. - Красивейшее время года. Весной все обновляется, за исключением любви.
Король бросил подозрительный взгляд на графа, но Сюррей уже начал читать:
ОПИСАНИЕ ВЕСНЫ,
КОГДА МЕНЯЕТСЯ ВСЕ,
КРОМЕ СЕРДЦА ВЛЮБЛЕННОГО
Пришла пора, когда земля цветет:
Зеленым затканы и холм и дол,
В обнове сладко соловей поет,
Гурлящий голубь милую обрел,
Раскован у ручьев журчащих ход,
Олень, рога роняя, бьет о ствол,
В лесную чащу лань линять идет,
У резвой рыбки в серебре камзол,
Змея из выползины прочь ползет,
Стал ласков к легкой ласточке Эол,
Поет пчела, копя по капле мед,
Зима зачахла, всякий злак взошел,
Бежит беда от счастья и щедрот —
И только мне не избежать невзгод [2] .
Вдруг Сюррей замолчал, ибо король сказал Сеймуру, стоявшему рядом с ним:
— Что он имел в виду, братец, говоря: «Весной все обновляется, за исключением любви?» Я думаю, что любовь появляется и исчезает так же быстро, как и первые цветы. Ха! Ей и весны-то ждать не нужно!