— Это ты, кардинал, сидишь здесь? Почему ты улыбаешься, кардинал? Мне совсем не нравится твоя улыбка. Кардинал умер от дизентерии. Многие от нее умирают... не важно, кто ты — кардинал или нищий. У тебя хорошее вино, Томас... хорошая еда и вино. Подданный не должен так возноситься. Не смотри на меня своими огромными черными глазами, Анна! Ведьма! Колдунья!
Отравительница! Как красивы розы в Хивере! Красные розы... красные... цвета крови. Тени... тени надо мной. Тени в моей комнате. Вот они. Вот они. Это монахи... монахи... Черные рясы, которые сосут красную кровь. О Боже, они подкрадываются ко мне. Все ближе и ближе. Монахи... монахи лезут изо всех углов...
Он попытался поднять руки, но не смог пошевелить ими; он попытался закричать и погнать на помощь, но из его уст вырвался только шепот:
— Свечи догорают, и наступает темнота, а с ней приходят... монахи... В Тайберн их! В Тайберн! И... не в Тайберне. Я лежу в постели... и умираю... умираю.
Звук хриплого дыхания короля заполнил спальню.
— Пить! — выдохнул он. — Пить... стакан вина, во имя Господней любви.
— Его мучит смертельная жажда, — сказал Райотесли.
Подойдя к кровати и налив вина в кубок, канцлер услышал, как король произнес:
— Кейт... Кейт, это ты... моя добрая женушка?
— Это ваш канцлер, сир, — сказал Райотесли. — Вот вино, о котором вы просили.
— Хорошая моя Кейт, — сказал король; глаза его были закрыты. — Хорошая жена.
— Пейте, вино освежает, правда, сир?
— Оно гасит огонь, чтобы он не разгорелся сильнее. Кейт... Кейт... я уже никогда больше не увижу рассвета.
— Не говорите так, сир, — сказал Райотесли. — Кейт... я тебя любил. Я очень любил тебя. Я вовсе не собирался избавиться от тебя, чтобы, взять себе другую жену. Не надо было мне жениться... Джейн... да, Джейн... и мои подданные не заставляли меня жениться.
Даже в суровое сердце канцлера прокралась жалость, и, слушая последние слова короля, он захотел успокоить его совесть.
— Нет, это они заставили ваше величество жениться, — мягко произнес Райотесли.
— Это так. Катарина... разве ты не видишь вон ту густую тень... у портьеры на двери?
— Там ничего нет, ваше величество.
— Посмотри получше, — велел король.
— Нет, сир. Ваши глаза вас обманывают.
— Подойди поближе, Кейт. Я скажу тебе шепотом. Эта тень напоминает мне человека в черной рясе. Неужели ты не видишь, что у двери стоит монах?
— Это всего лишь портьера, сир.
— Ты лжешь! — вскричал король. — За твой обман я велю отрубить тебе голову. А, жена Суффолка! Она мне нравится. У нее глаза голубки, и клянусь, она будет приятной девкой. И не слишком покорной. Я никогда не любил покорных женщин. Помнишь ли ты, Джейн, что случилось с твоей предшественницей? Фландрская кобыла... и племянница Ховарда — самое прелестное создание, которое когда-либо появлялось при дворе. Это вы, канцлер? Монахи... канцлер. Они пришли за мной. Прогоните их. Прогоните их от постели своего короля, я сказал! — Король дышал с большим трудом. — Какой сегодня день? — спросил он.
— Наступило утро, ибо уже два часа, — сказал Райотесли.
— Какой день? Какой сегодня день?
— Двадцать восьмой день января, ваше величество.
— Двадцать восьмой день января. Запомните его. В этот день был убит король, ваш повелитель. Вон они, в портьерах! Видите? Возьмите мой меч. А, тебе нужен будет меч из Кале, чтобы расстаться со своей гордой головой. Охотник кричит... вы слышите это? Вот там... посмотрите. В портьерах. Клянусь, что занавески шевелятся. Монахи... монахи... Повешенные, колесованные и четвертованные. И так будет со всяким, кто выступит против короля!
Те, кто стояли далеко от кровати, теперь пододвинулись поближе.
— Боюсь, что он умирает, — сказал Райотесли. — Пришел его час.
Король, по-видимому, успокоился, увидев своих министров.
— Милорды, — сказал он. — Моя смерть близка. Что будет с моим сыном, моим мальчиком Эдуардом? Его сестра Мария годится ему в матери — ведь он еще так мал.
— Не волнуйтесь, ваше величество, мы позаботимся об Эдуарде.
— Он — ваш король. Верховный глава церкви. Защитник веры. Маленький мальчик... всего лишь десяти лет.
— Ваше величество можете положиться на своих министров, которых вы сами назначили управлять делами государства.
Но король только хмыкнул, услышав эти слова.
— Свора шутов! Вас ждет горячее времечко. Когда я умру, вы начнете драться за власть. Но я этого уже не увижу... не увижу. Кейт... Где Кейт? Я ее не вижу. Я велю вам, чтобы вы почитали ее, ибо она была мне хорошей женой. Я... Я никогда не думал о том... чтобы избавиться от нее. Все это было ради сыновей... ради Англии. Вина, вина... я горю, как в огне.
Но сил выпить вино, которое ему поднесли, уже не было.
Его глаза стали жалкими.
— Все копчено. Все кончено, — простонал король.
В комнату торопливо вбежал Кранмер. Генрих посмотрел на своего любимого министра, но говорить с ним уже не мог.
Архиепископ встал на колени у кровати и взял руку повелителя в свою.
— Ваше величество, любимый мой повелитель, дайте мне знак. Покажите мне, что вы надеетесь получить из рук Христа спасение.
Но глаза Генриха неподвижно смотрели в потолок.
Кранмер пришел слишком поздно.
* * *
В личных покоях короля в огромном гробу лежало тело Генриха. Пять дней в этой комнате горели свечи и служили мессы, служба не прерывалась ни на минуту и возносились молитвы за спасение его души.
На шестой день огромный гроб поставили на катафалк, украшенный восемью конусами, гербами и алыми флагами, на которых золотом были вышиты фигуры святых.
Зазвучали погребальные песни, и похоронная процессия отправилась в Виндзор, где готовили часовню, в которой должно было быть погребено королевское тело.
А что же люди, которые должны были оплакивать его?
У Катарины словно гора с плеч свалилась. Топор, который почти четыре года висел над ее головой, вдруг исчез. Она была совсем еще молодой женщиной, которая не знала, что такое счастливый брак. Она мечтала о нем и была уже на пороге счастливого замужества с Сеймуром, как вдруг король решил сделать ее своей женой. Эти четыре года показались ей сорока годами, но она сумела уцелеть. Смерть короля спасла ее; и, двигаясь вместе с процессией или усаживаясь в королевскую лодку, Катарина не могла думать ни о ком другом, как только о Томасе, который ждал ее.
В своей камере в Тауэре герцог Норфолкский был доволен не менее королевы, ибо он тоже спасся от смерти, до которой ему оставалось всего несколько часов. Король решил, что Норфолк должен умереть, но вместо этого умер сам, и теперь, без своего повелителя, никто не осмелится уничтожить главу католической партии. Католики были очень сильны, и, чтобы избежать кровавой гражданской войны, надо было действовать с оглядкой на них. Войны не хотел никто — слишком свежа была в памяти ужасная Война Алой и Белой розы. Так что, как и Катарина, Норфолк, чудом избежавший смерти, не мог искренне оплакивать кончину короля.