В покоях королевского дворца, недавно по приказу короля переименованного из Шипи в Ричмонд, трое детей собрались у горящего камина. За окнами январский ветер обдувал восьмиугольные и круглые башни, угрожая снести невысокие трубы, похожие на перевернутые груши.
Самая старшая из детей – девочка, совсем недавно отметившая двенадцатый день рождения, – сняла сетку, что удерживала ее прекрасные золотисто-рыжие волосы, и с привычной радостью позволила им, упав на плечи, скользнуть вниз до самой талии. Мальчик, у которого было такое же румяное лицо и огненно-золотые волосы, угрюмо взирал на нее. Старшая сестра была в восторге от себя; он выглядел недовольным. Что до еще одного ребенка, девочки, которой еще не исполнилось и шести, то она сосредоточенно наблюдала за обоими, прекрасно сознавая, что по малолетству не представляет особого интереса в глазах двенадцатилетней сестры Маргариты и десятилетнего брата Генриха.
– Вся беда в том, – говорила Маргарита, – что ты злишься, потому что я собираюсь выйти замуж и буду королевой раньше, чем ты станешь королем.
– Королевой Шотландии! – презрительно фыркнул Генрих. – Этой варварской страны! Нет, ошибаешься, я недоволен, поскольку считаю недостойным, чтобы моя сестра так унизила себя подобным браком.
Маргарита расхохоталась:
– Ты слишком важничаешь, Генрих. Право слово, с тех пор как стал принцем Уэльским, ты возомнил, будто уже король. И поразмысли об этом, братец: будь наш дорогой Артур жив, ты вообще никогда не смог бы мечтать о троне.
Генрих нахмурился. Как это похоже на Маргариту – пускать в ход нечестные приемы! Сестра говорит, будто он выказывает слишком откровенную радость по поводу своего нового положения и недостаточно скорбит о смерти старшего брата.
– Не имеет значения, как или почему человек обрел корону, – пробормотал Генрих. – Важно только, что он ее носит.
– Значит, ты рад, что Артур умер?
– Я этого не говорил!
– Но имел в виду.
– Лжешь!
– Я не лгу.
Мария захныкала. Она ненавидела ссоры между братом и сестрой, а такая угроза всегда висела в воздухе: отчасти – из-за удивительного сходства Маргариты и Генриха. Если подстричь волосы Маргариты (чего она никогда бы не позволила, поскольку они были ее самым главным достоинством и предметом величайшей гордости) и одеть ее как мальчика, получился бы вылитый Генрих. Но сходство не ограничивалось внешностью: и брат и сестра были упрямы, своевольны, любили настоять на своем и впадали в ярость, если кто-то осмеливался им противоречить. Втайне Мария поддерживала Генриха, потому что брат уделял ей много внимания, часто говорил, какая она хорошенькая, и называл любимой сестрой.
– Посмотри, что ты наделала! – рассердился Генрих. – Ты испугала Марию. Иди сюда, Мария, я спою для тебя, если захочешь, и сыграю на лютне.
– О да, пожалуйста!
Маргарита окинула их насмешливым взглядом:
– И ты должна сказать, что никто не поет лучше его, никто не может сравниться с Генрихом в игре на лютне, и ты самая счастливая девочка в мире, поскольку у тебя есть такой брат. Это будет платой за его внимание, маленькая сестричка.
– Не слушай ее, – успокоил девочку Генрих. – Маргарита злится на нас, потому что ей придется променять наш прекрасный двор на окружение этого варвара.
Маргарита утратила часть недавней бравады. В глубине души ее терзала тревога. В двенадцать лет, когда почти нет жизненного опыта, – нешуточное испытание покинуть родной дом ради мужа, которого ты в глаза не видела.
Генрих, увидев перемену в настроении сестры, не преминул этим воспользоваться:
– Меня никогда не интересовали союзы с Шотландией. – Принц, подражая одному из министров отца, стоял, расставив длинные ноги и сцепив руки за спиной, пытаясь придать глубокомысленное выражение круглому, румяному личику.
– Интересно, почему бы тебе не обсудить этот вопрос с королем? – саркастически вставила Маргарита.
– Возможно, я так и сделаю. – Генрих устраивал представление для Марии; вовсе не исключено, что девчушка и впрямь думает, будто ее чудесный брат уже дает советы королю.
– Иди и попроси у него аудиенцию, – предложила Маргарита. – Я уверена, наш отец жаждет выслушать твои советы.
Генрих, не обратив внимания на сестру, принялся взад-вперед шагать перед камином.
– Во-первых, – сказал он, – мне не нравятся эти Стюарты. Мне не по душе их распущенность. Ты поедешь к мужчине, у которого была куча любовниц, причем на одной из них он, по слухам, женился. На редкость лестно для Тюдоров, мадам!
Маргарита, сложив руки на груди, весело рассмеялась. Она испытывала смешанное чувство тревоги и возбуждения. Девочка рано начала ощущать томление в крови, так что гувернантка и нянька в один голос твердили: «Ей надо пораньше выйти замуж». По-другому это было для Генриха, каковой не менее жаждал стать мужчиной, чем его сестра – женщиной. В них обоих было сильно вожделение, в этих юных Тюдорах. Верно, они унаследовали это от деда по материнской линии – дети часто обсуждали сплетни, слышанные о нем. Великий Эдуард IV – красивый, высокий, златовласый и очень похожий па своих внуков внешне, считал величайшим удовольствием в жизни погоню за женщинами. Его дочь, их мать, уродилась мягкой и кроткой, а ее супруг так усердно копил золото и богатство, что ни на какие другие увлечения у него не оставалось сил.
Значит, думала Маргарита, Генрих унаследовал вкусы от деда. А я? Она считала, что да; и это было удачно, поскольку, несмотря на вполне естественный легкий страх, могла не без радостного волнения ожидать брака с мужчиной, известным редким любвеобилием.
Маргарите было забавно видеть Генриха в подобном настроении: маленький рот чопорно поджат, ведь принц привык чувствовать себя средоточием всего и вся, а теперь намечалась свадьба, где центром внимания, хоть и в силу необходимости, оказывалась Маргарита, вот он и срывал досаду, выражая неодобрение нравам жениха.
– Ему придется отослать любовниц, когда приеду я, – сказала Маргарита.
– Если Стюарт не сделал этого, пока вел переговоры о браке с нашим отцом, будь уверена; когда добьется своей цели – союза с Тюдорами, тем более не изменит привычки.
Генрих изрек это тоном герольда на турнире. Он вообще стал весьма настойчиво требовать почтения к Тюдорам, с тех пор как стал наследником трона.
Разумеется, думала Маргарита, это изменило все. Генриха постоянно окружали подхалимы, жаждущие быть друзьями мальчика, который в свое время станет королем, и Генрих как будто не понимал, что означает их лесть, а если и понимал, это было так приятно, что он с охотой принимал дифирамбы, не обращая внимания на их подоплеку.