Служанки с многозначительным видом переглянулись. Госпожа Тейнер принимала роды во всех богатых домах столицы – следовательно, знала, что говорила.
– Мы всего лишь желаем, чтобы сбылись надежды принцессы, – сказала одна из них, – ведь если родится мальчик, он станет штатгальтером. Его назовут Вильгельмом – в честь отца, и…
– Тсс! Нынче весь воздух полон дурных предзнаменований – я чувствую их.
Служанки потупились, и госпожа Тейнер пошла в комнату.
– Дитя скоро родится, – сказала она. – Можете мне поверить.
Она не ошиблась. В следующий момент у принцессы начались схватки.
* * *
Долгожданный плач младенца! Как долго, с каким благоговением к нему готовились в королевских дворцах! И как редко слышали: «Слава Богу, мальчик!» Порой даже создавалось впечатление, что эти простые слова, так часто звучавшие в бедняцких лачугах, вовсе не предназначались для знатных европейских родов и династий. Однако на сей раз природа смилостивилась над людьми – произошел тот случай, когда сбываются их самые заветные мечты.
У принцессы Оранской родился сын.
Госпожа Тейнер, через некоторое время вышедшая посудачить со служанками, по секрету сообщила им, что роды были крайне необычайны. Если верить предзнаменованиям, то маленькому Вильгельму суждено великое будущее, сказала она. О да, этот день навсегда войдет в историю принцев Оранских.
– Бедная наша принцесса, она все кричала и кричала, но я-то знала, что роды уже близко. Она даже забыла о том, какая беда ее недавно постигла, – уже не помнила ничего, кроме своей боли. Потом… потом… ах, благословенный миг! Вы только представьте себе – вдруг ни с того ни с сего гаснут все свечи. А в комнате все завешено черным – и вот, в этом-то кромешном мраке и появляется наш чудесный младенец. Агукает, кричит! Беру его на руки, приказываю зажечь свет… А сама уже чувствую: мальчик! Я так сразу и сказала: «Слава Богу, мальчик». Что тут началось! Все забегали, засуетились – будто я и не говорила, что нужно зажечь свечи. Ну вот… пока несли огонь, я и увидела – отчетливо, своими глазами. А все потому, что было темно. Я даже подумала: может, и свет погас специально для того, чтобы я как следует разглядела этот магический символ?
– Какой символ?
Госпожа Тейнер приложила палец к губам, а затем произнесла еще тише, чем прежде:
– Три светящихся ореола… и все – как раз над головкой младенца.
– Это значит, что он будет монахом или святым? Да, госпожа Тейнер?
– Да, да – и монахом и святым! Знаете, что это было? Короны! Ах, благословенное дитя, у него их будет целых три. Говорю вам, видела собственными глазами.
Служанки тотчас пересказали эти слова другим служанкам, а уж те-то начали повторять их по всему дворцу. Несколько дней при дворе только и говорили, что о видении госпожи Тейнер. Затем о нем забыли – вовсе не потому, что не верили словоохотливой повивальной бабке, хотя кое-кто и в самом деле подозревал за ней склонность к преувеличениям. Просто голландцы и так знали, насколько важен для них этот мальчик. Как-никак он принадлежал к правящей династии. Более того, родившийся после смерти своего отца, он в тот же миг стал их новым штатгальтером.
В двух милях от фамильного дворца принцев Оранских высился замок Вуд, выстроенный еще при бабке Вильгельма – туда-то его и поселили вместе с гувернанткой леди Стенхоуп, которую принцесса привезла из Англии. Очень застенчивый и даже скрытный, Вильгельм доставлял немало беспокойств слугам, поскольку те никогда не знали, как себя вести с ним. Что касается матери, то она гораздо больше переживала за его здоровье – слишком уж часто он болел, да и крепким телосложением не отличался. Между тем Вильгельм очень рано научился извлекать пользу из своих физических недостатков и недугов, среди которых были такие, как анемия и астма. Разумеется, они уязвляли его самолюбие, однако в нужный момент юный Вильгельм благополучно забывал о нем, говоря: «Ох, вот это мне совершенно не под силу… что-то мне сегодня нездоровится… и вообще, у меня нет отца, мне необходимы внимание и забота, ведь я – принц Оранский!»
Слугам этого было вполне достаточно; однако сам он превосходно сознавал истинное положение дел. Рожденный принцем, Вильгельм был слишком тщедушен, чтобы принимать участие в подвижных играх и прочих ребячьих забавах. Очень многое в жизни оказалось ему недоступно; только усиленные занятия умственным трудом могли восполнить его физическое несовершенство.
Он все время был начеку, прислушивался ко всем пересудам и недомолвкам – знал и о том, что госпожа Тейнер узрела сразу после его рождения. Три короны! Они виделись ему так же отчетливо, как и ей. Особенно, когда он оказывался среди высоких и крепких мальчиков, своих ровесников.
Еще ребенком он понял, какие несчастья сулит стране малолетство ее наследного правителя. Его предком был великий Вильгельм Молчун, снискавший бессмертную славу в борьбе с испанской инквизицией, однако отец его умер, а сам он рос очень медленно – поэтому в стране хозяйничали республиканцы во главе с де Витте. Вскоре после рождения Вильгельма парламент устранил пост штатгальтера, и мальчик не мог рассчитывать на восстановление своих прав, покуда у власти стоял де Витте со своими приспешниками.
Его мать была английской принцессой – но могла ли прийти помощь из страны, управляемой таким человеком, как Оливер Кромвель?
Вот почему мальчик все время проводил с гувернанткой и служанками своей матери, пытавшимися занимать его игрой в шарады и другими спокойными развлечениями.
Ему надолго запомнился день, когда мать позвала его к себе и сообщила, что скоро их навестит одна персона.
– У нас некоторое время погостит твоя кузина Елизавета-Шарлотта, – сказала она. – Пожалуйста, будь с ней предупредителен.
Благосклонно кивнув, он выразил желание услышать какие-нибудь более существенные сведения, касавшиеся его кузины.
– Она – правнучка английского короля Карла Первого, который и тебе приходится прадедом. Очень славная, жизнерадостная девочка. Думаю, тебе она придется по душе. Вот только… ах, мой дорогой мальчик, иногда ты кажешься уж очень серьезным – не по возрасту рассудительным.
– Мне придется развлекать ее какими-нибудь детскими играми?
– О нет! Ты ведь знаешь, тебе нельзя перевозбуждаться. Будь самим собой – тогда общение с Елизаветой-Шарлоттой пойдет тебе на пользу.
Вильгельм не очень-то доверял взрослым, когда они говорили, что их действия продиктованы заботой о его благе, поэтому и к кузине отнесся с подозрением.
В этой предвзятости ему вскоре пришлось раскаяться. Она оказалась хорошенькой бойкой девочкой – может быть, даже чересчур бойкой.
– Тебе известно, почему я сюда приехала? – спросила она, когда они остались вдвоем.
Он пожал плечами: потому что ее общество должно пойти ему на пользу, сказал он.