– Арабелла нашла ему хорошее место в армии – как говорят, не без помощи Монмута. Но все равно, Мария, он так хорош, так обаятелен и так предан Саре, что она не может не любить его… хотя и не все знает о нем. Но она решила сделать из него очень важного человека, а если уж Сара чего-то хочет, то непременно добивается своего, это ведь тебе известно. – Анна засмеялась. – Он был очень, очень бесшабашным повесой… а потом влюбился в Сару, и теперь она не позволяет ему никаких вольностей. Но это огромный секрет, Мария.
– Не понимаю! Почему?
– Потому что Чарчхиллы взбеленятся, если узнают об этом. Дело в том, что Сара очень хороша собой, очень обаятельна и умна – и очень, очень бедна. Чарчихиллы полагают, что Сара недостойна носить их имя, но она им еще покажет!
– Сара-то? Уж надо думать!
– Но на нашей дружбе это не отразится – я имею в виду их брак. Мы дали клятву.
– А как там Франциска?
– Ах, дорогая Франциска. Она все так же мила и все так же любит тебя. Я привезла письма от нее.
О, какое это было счастливое время!
Мачеха сказала ей, что дома все время вспоминают их прекрасную Марию. Король жалеет о том, что отдал ее замуж за иностранца, и очень скучает по своей племяннице. Что касается ее отца, то он выглядит более грустным, чем кто-либо другой.
Увы, ее родственницы не могли задерживаться в Голландии – срок их пребывания здесь был оговорен заранее, и вскоре им пришлось собираться в дорогу.
Прощаясь, Анна всплакнула.
– По крайней мере, мы выяснили, что находимся не так далеко друг от друга, как нам казалось, – сказала она. – Я еще приеду – и это будет еще более «инкогнито». Мы обязательно увидимся, потому что я не могу слишком долго жить без вас.
Мария-Беатрис нежно обняла ее; на следующий день они уже плыли в Англию, где могли сказать герцогу Йоркскому, что нашли его дочь такой же красивой и счастливой, какой он привык видеть ее в прежние дни.
Вскоре после их отъезда у Марии произошел второй выкидыш, на этот раз – без всякой видимой причины.
Горе ее было безутешно. Мария плакала, тосковала по уехавшим гостьям – уж они-то сумели бы как-нибудь успокоить ее. Сама она не могла понять, что случилось с ней. Все ли меры предосторожности она предприняла?
Вильгельм не мог не винить ее. Она была молода и глупа; она не могла сделать даже того, что запросто получалось у любой крестьянки, – родить здорового ребенка.
– О Вильгельм, Вильгельм, – уткнувшись лицом в подушку, рыдала она, – неужели мне суждено всю жизнь разочаровывать тебя?
Когда пришел Вильгельм, Мария уже поужинала. Его лицо было бесстрастно, но она поняла, что для столь позднего визита существовала какая-то причина; со времени второго выкидыша она его почти не видела и начинала подозревать, что он окончательно уверовал в ее неспособность родить ребенка, а потому не находил повода делить с ней супружеское ложе.
Небрежным взмахом руки он удалил служанок из комнаты. Затем подошел к письменному столу, нахмурился и процедил:
– Полагаю, эти книги тебе принес преподобный отец Хупер. Не так ли?
У нее учащенно забилось сердце.
– Да… это он принес их.
Вильгельм бегло пролистал одну из книг.
– Так я и думал. Опусы по истории протестантской церкви. – Он бросил книгу на стол. – Этот человек – такой же фанатик, как и твой отец.
Мария вздрогнула. Она не выносила, когда кто-то ругал ее отца, и знала о неприязненных отношениях между ним и ее супругом. Сам ее брак имел целью примирить их друг с другом – что, увы, не удавалось сделать никакими средствами.
– Он с таким же фанатичным упорством борется против кальвинизма, с каким выступает за католицизм. – Вильгельм посмотрел на нее с чуть заметной улыбкой, скорее походившей на ухмылку. – Если я когда-нибудь буду иметь дело с Англией, преподобный отец Хупер сможет забыть о своей мечте стать епископом.
Эти слова задели Марию не меньше, чем предыдущие. Она любила своего капеллана и его жену и сейчас испугалась, что ее супруг намеревается отослать их в Англию.
Не глядя на нее, Вильгельм добавил:
– Твой отец находится на пути в Голландию.
– Мой отец?!
Она вовремя спохватилась. Ему не нравилась ее привычка повторять все, что ей говорят. Странное дело, это случалось только в разговорах с ним.
– Да, решил нанести визит своей дочери. Он настолько заботится о ее благе, что приедет сам и все увидит своими глазами. Так он написал мне. А на самом деле – мчится на всех парусах в Голландию, потому что в Англии его больше не выносят.
– Больше не выносят моего отца? – не сдержалась уязвленная Мария. – Но Англия это его родина. Он наследник трона!
– Он – католик. Вот в чем корень проблемы: англичане не желают видеть католика на английском троне. Потому-то твоего отца и отправили в изгнание.
– Но они будут обязаны признать его…
– Полагаю, англичане – не из тех людей, которым можно говорить, что они должны и что не должны.
Глаза Марии расширились от ужаса.
– Но дело не может обстоять настолько плохо. Ты не преувеличиваешь?
– Думаю, скоро ты сама поймешь, что происходит в Англии, хотя и не была там больше года.
Эти слова он произнес с таким холодным сарказмом, что у нее вспыхнули щеки – но она, забыв о страхе перед мужем, встала на защиту отца.
– Я знаю только одно: мой отец – человек, с честью послуживший своей стране. Когда он возвращался с победами, одержанными в нелегких морских сражениях, народ встречал его как героя.
– Ну а теперь провожает как изгнанника.
– Неправда.
Вильгельм изумленно поднял брови.
– Я в это не верю, – твердо произнесла она.
В ее голосе не чувствовалось прежнего надрыва; он звучал так же холодно, как и голос ее супруга.
– Когда я могу увидеть моего отца?
Вильгельм опешил – он не был готов к такому отпору.
– Через несколько дней. А если будет попутный ветер…
– В таком случае я должна устроить достойный прием наследнику английской короны.
Мария повернулась и вышла из комнаты. Глядя на закрывшуюся за ней дверь, Вильгельм вдруг забеспокоился. Она явно взрослела: из этой короткой встречи он вынес такое чувство, будто говорил не со своей ранимой и безропотной супругой, а с какой-то другой женщиной. Очевидно, сказывалось влияние ее отца. Пагубное влияние, разлагающее. Поэтому предстояло быть начеку. Не потому, что он боялся ее перехода в католическую религию – нет, в этом смысле Яков не смог бы на нее повлиять. Но он был ее отцом, а такая чувствительная и сентиментальная женщина, как она, вполне позволила бы забить себе голову ненужными понятиями о дочерних обязанностях наследной английской принцессы.