Когда они танцевали, она пыталась улыбаться, но все-таки не могла избавиться от грустного чувства. Было что-то нереальное в этой странной перемене, произошедшей в ее жизни, – она понимала, что долго так продолжаться не может.

– Джемми, – спросила она, – ты еще побудешь в Голландии?

– Ну, если меня и отсюда не выгонят, – улыбнулся он. – До сих пор мне здесь были рады.

– Будь моя воля – знаешь, как тебе были бы рады здесь?

– Как? – прошептал он.

– Очень-очень, – ответила она.

И, испугавшись собственной смелости, отвернулась.

Вечером шестнадцатого февраля тысяча шестьсот восемьдесят пятого года Мария сидела в своих покоях и играла со служанками в карты, как вдруг в комнату впустили посыльного, сообщившего, что ей приказано немедленно явиться в кабинет принца.

Увидев Вильгельма, Мария сразу поняла, что произошло нечто важное. Выражение его лица было как всегда бесстрастно, но она заметила, что ему трудно дышать – не из-за астмы, а от чего-то другого.

– Известие из Англии, – сказал он. – Известие, которое мы должны были получить еще несколько дней назад. Почта опоздала из-за льда и снежных заносов. Так вот… Умер король Карл, на трон взошел твой отец.

– Дядя Карл! – прошептала она.

Он пристально смотрел на нее – уже не помнил о том, как ему досаждала ее привычка повторять его слова.

– Ты понимаешь, – продолжал он, – какое значение это имеет… для всех нас.

Мария промолчала. Она думала о своем дяде Карле, о его вечной беззаботной улыбке.

– Я послал за Монмутом, – добавил Вильгельм. – Сейчас он будет здесь.

В чувствах Монмута никто не мог усомниться. Отцу он был обязан всем, что имел и собирался иметь в своей жизни. А что с ним могло произойти теперь, когда королем стал его злейший и давнишний враг?

С принцем Оранским он оставался до утра; затем вернулся во дворец Маурицхейс, предоставленный ему на время пребывания в Голландии, где предался своему горю.

* * *

Днем аудиенции принца Оранского попросил Бевил Скелтон, вновь назначенный посол из Англии.

Вильгельм согласился принять его. Незадолго до этого он получил письмо из Уайтхолла, содержавшее всего несколько размашистых строк:

«Имею время лишь уведомить вас в том, что смерть моего брата была угодна Господу Богу. Подробный отчет о последних часах его жизни вы получите из других источников; сообщат вам и о всех обычных церемониях, состоявшихся в этот день и позволивших мне отныне именоваться королем Англии. В заключение сего заверяю вас в том, что наши отношения будут дружественны, насколько вы можете этого ожидать».

Настолько дружественны, насколько вы можете этого ожидать. В этих словах заключалась явная угроза.

Войдя в его кабинет, Скелтон сразу приступил к сути своего визита.

– Его Величество король английский Яков Второй желает, чтобы вы немедленно выслали герцога Монмутского в Англию.

Вильгельм склонил голову.

– Желание короля Англии будет выполнено. Как только вы уйдете, я извещу герцога о том, что он больше не пользуется правами моего гостя. После этого вы сможете взять его под стражу и доставить в Лондон.

Скелтон был доволен – одержанная победа не стоила ему большого труда; однако сразу после его ухода Вильгельм послал гонца к Монмуту, который рассказал ему о визите английского посла, передал деньги и от лица принца посоветовал как можно скорее выехать за пределы Голландии.

Придя во дворец Маурицхейс, Скелтон не застал в нем Монмута.

Вот и прошли радостные, счастливые дни.

Мария проводила время со служанками, вспоминая танцы, театральные представления, катание на коньках и размышляя о своем будущем.

Всю весну она ждала вестей от Джемми. Их не было.

Первые новости появились только в мае. Оказалось, что Джемми уехал в Англию.

Обстановка в Гааге еще никогда не была такой напряженной, как в эти дни. По дворцу с утра до вечера сновали гонцы и посыльные. За закрытыми дверями кабинета Вильгельм подолгу разговаривал с Бентинком; казалось, о Марии все забыли.

Монмут остановился в Соммерсете. Там его принял лорд Таунтон. У лорда было немало сторонников на западе Англии, и ради сохранения протестантства они выражали готовность пойти с ним даже на смерть.

К удивлению Вильгельма, короля поддержали очень многие, а его армии, возглавляемые Чарчхиллом и Феверсхемом, представляли собой грозную силу. С ней ли было тягаться повстанцам?

Король Монмут – так они теперь называли герцога. Король! Вильгельм сжимал кулаки и молил Бога о победе над его злейшим врагом.

Известие о ней привез первый же английский корабль – когда заливы очистились ото льда. Победил король Яков. Поражение короля Монмута в битве при Седжмуре было полным и окончательным.

Вильгельм ликовал. Монмут, ну где же была твоя голова? – мысленно повторял он. Глупец, теперь ты и вовсе лишишься ее! Ты заслужил свою смерть, король Монмут.

Ах, Джемми, думала Мария, что с тобой будет? Зачем ты решился на все это? Почему не остался с нами? Прошло бы немного времени – и мы бы снова танцевали, пели, катались на коньках… Мы с тобой были счастливы. А теперь? Что с тобой будет?

О смерти Джемми ей сообщили в конце июля. Его казнили на эшафоте. Из Тауэра к месту казни он шел сохраняя достоинство и, не дрогнув, положил голову на плаху.

ЖЕНА И ЛЮБОВНИЦА

Эти дни навсегда остались в памяти Марии: они изменили всю ее жизнь. Умер Джемми. Был убит по приказу ее отца.

– По приказу своего дяди, – не глядя на Анну Трелони, сказала она.

– Монмут совершил предательство, Ваше Высочество.

– Я не верю в то, что он хотел занять трон.

– Ваше Высочество, вы слишком доверчивы. Он именовал себя королем Монмутом. Это ли не доказательство его вины?

– Не он – другие его так называли.

Ей было тоскливо. Она закрылась в своих покоях и все время думала о нем: о том, как он танцевал, как смеялся – как занимался любовью с другими женщинами. Он не был святым, ее Джемми. Не был и аристократом, как ее супруг. Но зато был красив и обаятелен, и она никогда не скучала в его обществе.

Если бы он не приезжал в Гаагу, думала она, я бы не так переживала его смерть.

Весь двор говорил о преследованиях и расправах, начавшихся в Англии сразу после битвы при Седжмуре. Казни, пытки, тюремные заключения – все это становилось известно в Гааге, всему этому верили и ужасались.

И все это, мысленно повторяла Мария, делалось от имени ее отца.