— Спасибо. Я запомню.
— Спокойной ночи, сестричка. Спи спокойно.
Она тихо закрыла дверь и ушла. Несколько секунд я стояла, глядя на дверь. Это была толстая дубовая дверь со щеколдой, которой можно запереть дверь. Повинуясь внезапному импульсу, я подошла к двери и задвинула засов.
Почти сразу же я удивилась своему поступку. Зачем я это делаю? Словно боюсь чего-то. А что если Эмма вернется за чем-нибудь и услышит, как я открываю дверь? Будет очень неудобно. Я отодвинула засов и разделась. Огонь из камина отбрасывал длинные тени по комнате. Было тепло, уютно и все же… здесь было что-то чужое, что-то настораживающее, и я поняла, что, несмотря на усталость, мне трудно будет заснуть в этой комнате.
Я отодвинула занавеси, словно впустив внешний мир. В небе светила луна, ночь была светлой. Вдалеке ясно виднелось море. Было тихо, ни одна травинка не шевелилась. Я увидела ворота замка, величественные при лунном свете.
Вернувшись в уютное тепло, я легла в постель. Заснуть было и впрямь трудно. Я знала, что в старых домах, когда наступает темнота, можно услышать разные необычные шумы. Словно те, кто раньше жил в этих стенах и не может найти покоя, возвращаются опять сюда. Также было в Эндерби, но там я привыкла к треску дерева. Я знала, какая ступенька громко протестовала, когда на нее наступали. Но здешние звуки мне были незнакомы.
Я лежала уже, наверное, полчаса. Сон не приходил. Один раз я задремала, и мне приснилось, что дверь открылась и вошла Эмма. Улыбаясь, она говорила, что я не такая элегантная как она. Она говорила: «Я твоя сестра… моя сестричка… моя маленькая сестричка».
Я в страхе проснулась, хотя сон не содержал ничего страшного. Я ожидала увидеть Эмму, стоящую у кровати и смеющуюся надо мной. Но в комнате никого не было. Я встала с кровати и закрыла дверь на засов в надежде, что это поможет мне уснуть.
Усталость наконец победила, и я уснула, но внезапно меня разбудил звук голосов, доносящихся снизу. Испугавшись, я села в кровати.
Мне показалось, что послышался звук лошадиных копыт. Я вслушалась, потом подошла к окну. Луна невозмутимо освещала болота, и хотя внизу ничего не было видно, оттуда доносились звуки активной деятельности.
Я вернулась в кровать. Огонь уже погас, и холод опять пробрался в комнату. Ноги у меня замерзли. Я завернула их в ночную рубашку, и увидела, что мои часы, лежащие на прикроватном столике, показывают три часа ночи. Я попыталась уснуть, но опять напрасно. Сна не было.
Ноги мои согрелись, и я стала вспоминать подробности моего прибытия в замок, особенно мои беседы с дядей Полом и Эммой. Таких откровений, которые сделала она, достаточно было, чтобы любого довести до бессонницы, а поскольку я обычно спала хорошо, для меня ничего не значила одна бессонная ночь.
Я размышляла над тем, какая сложная вещь жизнь и как события прошлого влияют на будущее, даже через несколько поколений.
Внезапно я услышала голоса… тихие, приглушенные голоса. Я встала с кровати и подошла к окну. Из замка выходили люди, они прошли через привратницкую. Я увидела дядю Мэтью и Ральфа, с ними были еще три человека. Один из этих троих показался мне знакомым. На нем было коричневое бобриковое пальто и черные чулки, на голове — треугольная шляпа. Я попыталась вспомнить, где видела его раньше. Люди скрылись из виду, и я догадалась, что они пошли в конюшню, где оставили своих лошадей. Так оно и было: спустя некоторое время они появились верхом. Человек в коричневом пальто был с ними.
Они уехали, а я стояла у окна, пока они не скрылись из виду. Потом, дрожа от холода, вернулась в постель и долго лежала, думая, почему мне кажется, что в замке происходит что-то странное. Почему мой дядя и кузен с друзьями, которые приехали после того, как я покинула общество, не могут уехать рано утром? У них нет причин уходить так же рано, как я. Но были еще три посетителя. Наверно, они приехали очень поздно. А почему бы и нет?
Мне мерещилась всякая всячина. Почему? Да потому, что у меня появилась сестра, потому что я покинула тихий мир семьи моей матери. Я вырвалась из кокона и, наверно, жаждала приключений. Я попала в круг храбрых Хессенфилдов. Мне уже стало кое-что известно о моем отце и еще много предстояло узнать.
Наступил рассвет. Я опять встала с кровати и открыла дверь. Мне не хотелось, чтобы тот, кто принесет горячую воду, нашел дверь запертой. Я не хотела выдавать свою тревогу.
Я лежала, ожидая утра, и внезапно меня осенило: человек, которого я заметила внизу, был тем самым, кого я видела в трактире.
Как странно! Тогда он явно проявлял к нам интерес, а теперь очутился в замке. Что бы это значило?
Успокаивающий дневной свет проникал в комнату, рассеивая ночные фантазии.
Сколько мужчин в Англии носят коричневые бобриковые пальто, черные чулки и треугольные шляпы? — Тысячи.
Утром я посмеюсь над собой.
Долго я буду помнить те первые дни в замке Хессенфилд. Были беседы с Эммой — беспечная, легкомысленная болтовня, которая очаровывала меня, потому что с этими разговорами приходило ощущение прошлого и приносила давно забытые воспоминания.
Потом были целые заседания с дядей Полом, мое знакомство с замком и странная атмосфера напряженности, которой я не понимала в то время. Это с трудом сдерживаемые волнение и беспокойство охватывали, казалось, всех, кроме Эммы.
Она вела себя как хозяйка замка, и было совершенно ясно, что дядя Пол любит ее. Она заставляла его улыбаться, а я уверена, что любой, кому это удалось бы, стал бы его любимцем.
Мы с дядей разговаривали об Эмме.
— Она обладает истинно французским обаянием, — сказал он. — Это у нее от матери. Должен признать, что атмосфера в замке стала более оживленной с тех пор, как она приехала.
Я попросила его рассказать мне о ее приезде.
— Когда война кончилась и установилось свободное сообщение между двумя странами, она и приехала. Эта весьма находчивая молодая леди. Однажды летним утром она очутилась в замке и объявила, кто она такая. Она отдала мне кольцо, часы и письмо от моего брата.
— Когда он написал его? — спросила я.
— Наверно, перед смертью. Должно быть, он отдал его матери Эммы как гарантию, что о ребенке позаботятся. Он умер внезапно, но и жил он рискованно. Он никогда не знал, где его ждет ловушка. Представляешь, за его голову было назначено вознаграждение.
— Можно мне посмотреть письмо отца? Я никогда не видела его почерка.
— Конечно, можно. Там ясно сказано, что его дочь будет иметь долю его состояния.
— Упоминает ли он обо мне?
— В этом письме — нет. Он уже писал мне о тебе, когда твоя мама приехала с ним во Францию. Он сказал тогда, что ты должна быть его наследницей.
— А потом он написал об Эмме?
— Очевидно, Джон отдал письмо матери Эммы, чтобы его доставили мне в случае его смерти.