Филипп знал, что император в равной степени доволен обоими своими сыновьями – законным, который сможет взять на себя управление страной и ее доминионами, и незаконным, чьи обаяние и смышленость скрасят его уединение.
Церемония, которую ждал весь мир, состоялась в один из октябрьских дней в величественном приемном зале Брюссельского дворца.
Здесь собрались все вассалы императора. Вдоль стен стояли гербовые щиты; выше висели полотнища с изображениями геральдических знаков всех стран и провинций, входивших в состав империи.
Было тесно – на церемонии присутствовали и главы государств со своими свитами, все в роскошных нарядах, с торжественными лицами.
В конце зала был сооружен помост, завешенный великолепными гобеленами с изображениями грифонов, орлов и единорогов – каждый под цвет соответствующей провинции. Когда протрубили фанфары, к нему направился император, опиравшийся на руку Вильгельма Оранского. За ними шли Филипп, его кузен Максимилиан и его тетя, Мария Венгерская, которую Карл недавно сделал своей наместницей в Нидерландах.
Император выглядел очень больным. Он с трудом дошел до помоста. Вильгельм Оранский помог ему взобраться на него и сесть на трон, установленный посередине.
Филипп сел в кресло по правую руку от императора. Он с неприязнью думал о близких отношениях, наладившихся между его отцом и Вильгельмом Оранским. Судя по докладам некоторых осведомителей, граф Нассау тайно поддерживал еретиков. Неужели император уже не желал вникать в государственные дела, если приблизил к себе графа только потому, что тот был красив и молод?
Поймав на себе взгляд Филиппа, Вильгельм улыбнулся – с некоторой высокомерностью. Еще бы, за его спиной стоит вся Фламандия! Однако ни Вильгельм, ни фламандцы не должны забывать, что они все еще остаются вассалами Испании. Поэтому граф поступает очень неумно, показывая свой гонор человеку, который через несколько минут станет его повелителем.
Но вот зазвонили все колокола Брюсселя. Президент имперского совета встал со своего места и объявил собравшимся, что император Карл Пятый, учитывая свой возраст и состояние здоровья, решил передать сыну все имперские владения в Нидерландах.
В наступившей тишине Карл медленно поднялся с трона. Затем сказал присутствующим, что он уже слишком устал и состарился, чтобы продолжать исполнять свои обязанности. Он просит их любить его сына, как прежде любили самого Карла, и заверяет, что Филипп станет для них лучшим из существовавших и будущих правителей.
От избытка чувств Карл заплакал. Впрочем, он знал, что его слезы не повредят Филиппу – пусть все видят, как он уважает их и своего сына. Тем преданней они будут служить ему.
Стоя рядом с отцом, Филипп разглядывал фламандцев. Он жалел о том, что по другую руку от императора стоял Вильгельм Оранский. Сейчас эти люди принимали Филиппа. И все же с надеждой – или ему это только казалось? – посматривали на молодого графа Нассау.
Филипп сразу осознал всю меру своей ответственности. Он стал королем Испании – Кастилии, Арагона и Гранады, – а также королем Неаполя и Сицилии. Он был герцогом Милана, верховным правителем земель, входивших в область Франш-Конте на востоке Франции, и всех трех Нижних Стран – Нидерландов, Бельгии и Люксембурга. Он носил титул короля Англии, ему принадлежали африканские Острова Зеленого Мыса, Канарские острова, Тунис и Оран, равно как Филиппины и Молуккские острова. У него были владения в Западной Индии, Мексике и Перу. Он стал самым могущественным монархом в мире – и все еще оставался молодым человеком, не достигшим даже тридцатилетнего возраста, по натуре замкнутым, хотя в последнее время и не чуравшимся чувственных удовольствий. Он был полон решимости верой и правдой исполнять свой долг, но служить сначала Богу, а уже потом – империи. Его великой мечтой было объединение всех стран Европы под знаменами Испании и распятиями святой инквизиции. Он собирался это сделать не ради славы, но во имя Бога.
И больше всего на свете Филипп не желал возвращаться в Англию. Он искал предлоги, чтобы по возможности затянуть разлуку с Марией, – хотя и делал это не со спокойной совестью. Ему было хорошо известно, что она уже никогда не сможет иметь ребенка.
Впрочем, став титулованным властелином половины христианского мира, Филипп столкнулся с множеством вполне уважительных причин, откладывавших его встречу с супругой.
У Филиппа уже иссякли все благовидные предлоги, задерживавшие его на континенте, когда разразилась война – война против самого Папы. Испания преданно служила католической церкви, но испанцы полагали, что центр католицизма находится не в Риме, а в Испании. С другой стороны, Карл за долгие годы своего правления накопил множество прав и привилегий, которые прежде принадлежали исключительно духовным лицам. Иными словами, он использовал церковь в своих политических целях. Под прикрытием Ватикана испанские войска не раз вторгались на итальянскую территорию – и многие папы старались представить эти действия императора, как проявление его доброй воли по отношению к Италии. Однако нынешний Папа, неаполитанец по происхождению, оказался куда несговорчивей своих предшественников, и в конце концов французский король уговорил его вступить с Францией в союз, направленный против Испании.
Так, едва взойдя на престол, Филипп – ненавидевший войну – оказался втянутым в кровопролитные боевые действия.
Вскоре возникла необходимость в каком-нибудь могущественном союзнике. Тогда-то Филипп и решил заручиться поддержкой англичан – те уже давно враждовали с Францией и ради своих побед над ней могли послать свои войска даже в Италию. Оставалось лишь убедить английскую королеву в выгодах такого похода. А кто же мог сделать это лучше, чем ее супруг?
Филипп не желал возобновлять свои малоприятные супружеские обязанности – однако другого выхода у него не было.
Мария не могла ни спать, ни есть. Итак, он возвращается! В течение последних месяцев он много раз обещал приехать, но не держал своего слова. Уезжая, он сказал, что будет здесь через четыре недели. Тогда был август тысяча пятьсот пятьдесят пятого года, а теперь уже март тысяча пятьсот пятьдесят седьмого. Почти полтора года разлуки!
Но сейчас это не так неважно. Главное, он все-таки возвращается. В его отсутствие она состарилась – провела слишком много бессонных ночей, слишком много плакала. Увы, слезы оставляют неизгладимые следы на лице женщины. Ее кожа иссохлась, появилось множество новых недугов. Она похудела, стали заметны опухшие лимфатические узлы.
Прошлая осень принесла с собой проливные дожди, и Темза вышла из берегов. Зал Вестминстерского дворца затопило так, что по нему можно было проплыть на лодке. Постоянная сырость привела ко множеству эпидемий. Мария и сама заболела – в то время казалось, что ей уже ничего не поможет. Так в одиночестве проходила ее жизнь. Умер Гардинер – а ведь на него она полагалась больше, чем на кого-либо, за исключением Филиппа и кардинала Поула.
Ее сестра Елизавета, судя по всему, снова строила заговор против нее. Говорили, в Вудстоке она принимала гадалок и спрашивала у них, сколько осталось жить Марии. Один джентльмен из свиты Елизаветы под пытками признался в своем намерении поднять восстание и посадить Елизавету на трон. Ну, стоило ли оставлять в живых такую женщину? Когда та появлялась на улице, народ приветствовал ее громче, чем саму королеву. Так молода и красива была Елизавета. Ей не пришлось испытать того, что выпало на долю униженной и осмеянной Марии.