– Говорил, миледи.
– Тогда я их не расслышала.
– Но вы видели… и я видела… и он хотел, чтобы это было видно. Он авантюрист.
– Ну а кого я должна хотеть – любителя посидеть у камина? Карлика? Прыщавого юнца?
– Стало быть, вы хотите этого мужчину?
– Ты можешь удалиться, Кэт. Мне не нужна твоя наглость.
– У вас есть моя любовь, а такая любовь, как моя, безразлична к гневу, который может вызвать. Она старается служить, даже если служение иногда приносит неприятности.
Повернувшись, Елизавета обняла Кэт.
– Я знаю это, Кэт, знаю. – Она улыбнулась. – Значит, он глядел на меня так, словно готов был меня проглотить? Да, так и было! Но пока он только глядит, какое это имеет значение? Не бойся, Кэт, я не позволю себя проглотить. Давай заглянем в карты. Интересно, что они сейчас скажут о высоком смуглом мужчине.
– Остерегайтесь его! Вот что они вам скажут.
– Я? Остерегаться? Пусть он меня остерегается!
– Нет, миледи, это вы трепещете. Будьте осторожны. Это вовсе не обычный человек.
– А вот тут ты права, – согласилась Елизавета и счастливо рассмеялась. – Он действительно совсем не обычный человек.
Наступил ноябрь. Замок в Хатфилде превратился в центр великой активности. Принцесса теперь держалась более надменно, стала царственной, но веселой, высокомерной и более вспыльчивой, чем прежде.
К ней приехал граф Фериа, что вызвало новый прилив оживления, поскольку все понимали зачем – чтобы от имени своего господина, Филиппа Испанского, войти в доверие к Елизавете.
Граф низко поклонился – ниже, как тут же заметила Елизавета, чем кланялся ей во время их последней встречи. От такого его поведения ей захотелось громко рассмеяться. Она подумала: «Значит, ваш господин скорее окажет поддержку мне, той, которую он подозревает в ереси, чем позволит своему старому врагу, королю Франции, посадить Марию Шотландскую на английский престол».
Было приятно знать, что она получит поддержку могущественного Филиппа, и понимать: что бы Елизавета ни сделала, этого уже не изменишь. Она могла бы быть холодна с Фериа, если бы того пожелала, или же отнестись к нему тепло, но ничто не изменило бы решения его господина. Испании Елизавета представлялась меньшим из двух зол. Так оно и должно оставаться.
– Для меня большая честь, милорд граф, – сказала она, – что вы осветили своим присутствием мое смиренное жилище.
– Это скорее честь для меня, – торжественно ответил испанец.
Елизавета оценивающе оглядела его и подивилась: что могло заставить Джейн Дормер влюбиться в него? Он по-своему красив – но испанец! Ей-то подайте доброго крепкого англичанина. Ее мысли постоянно возвращались к Роберту Дадли.
Она предложила Фериа отужинать вместе с ней.
– Мне доставляет великое удовольствие знать, что вы приехали, чтобы заверить меня в дружбе вашего господина, – сказала принцесса, когда они сидели за столом.
– Показать вашей милости свою дружбу к вам всегда было искренним желанием моего господина, – ответил он. – Вы знаете, что королева действительно серьезно больна?
– Я слышала об этом.
– Ваша милость, это важнейший момент для вас, – продолжал Фериа. – Вы будете объявлены преемницей королевы. Таково желание моего господина. Вы знаете, как велико его влияние на королеву, и именно благодаря ему все так и произойдет.
Светлые песочного цвета брови приподнялись, наклон головы стал до крайности надменен.
– Ваш господин – мой добрый друг. У меня нет в этом сомнений, – проговорила Елизавета, – но я не вижу, как он – или кто-либо другой – может дать мне то, что принадлежит мне по праву наследования. Никто не властен одарить меня тем, что является моим правом; так же как по справедливости меня невозможно этого лишить.
– В Англии существует обычай: монарх называет имя своего преемника, не так ли?
– В Англии существует обычай, милорд, что преемником становится ближайший родственник.
– Существовали некоторые затруднения в связи с браком отца и матери вашей милости.
– Я дочь моего отца, – сказала она. – Любой, кто знал его и знает меня, не может в этом усомниться.
– Вы говорите истину, и королева в восторге, что сделает вас своей преемницей – по предложению его величества, моего господина. Я хотел бы, чтобы вы знали, что его самое католическое величество – ваш друг.
Елизавета наклонила голову набок. Фериа с трудом мог поверить, что эта надменная принцесса та же самая молодая женщина, которая еще совсем недавно была необычайно скромна и услужлива. Принцесса знала, что ее положение безопасно; знала, что королева на смертном ложе; знала, что это дело всего лишь нескольких недель – а возможно, и дней, – и она станет королевой Англии. Но держится так, словно эта честь уже принадлежит ей, подумал испанец.
– Существуют некоторые условия, – произнес он.
– Сочту своей обязанностью выслушать их.
– Она желает, чтобы вы не меняли ее личных советников.
Елизавета грациозно приподняла плечи:
– Я считаю, что вольна сама выбирать себе советников, как вольна была выбирать их она.
Несколько мгновений граф молчал. Елизавета была агрессивна, он предвидел впереди неприятности, но продолжил:
– Но, что самое важное из всего, она требует от вас не делать никаких изменений в религии страны.
Принцесса опять склонила голову и заговорила с почтительным достоинством:
– Я не стану менять ее при условии, что ее истинность будет подтверждена словом Божьим, которое единственно может быть основанием для моей религии.
Фериа был слишком в большом отчаянии, чтобы скрыть свои чувства. Какие беды ждут впереди его господина и Испанию, когда на престоле окажется эта женщина? Она само кокетство, если восхищаются ее нарядами и драгоценностями, так что может показаться, будто перед вами глупенькая хихикающая девчонка, а ведь на самом деле это серьезный и коварный государственный деятель.
Он тревожился о будущем и лихорадочно надеялся, что его отзовут в Испанию прежде, чем ему придется служить в стране, управляемой такой королевой.
Потом в Хатфилд приехала Джейн Дормер, невеста Фериа. Это вызвало много разговоров и предположений, потому что после госпожи Кларенциус Джейн была самой любимой фрейлиной Марии.
Елизавета приняла ее сдержанно, с любопытством разглядывая прелестную молодую девушку, фанатичную католичку, которая вскоре станет испанкой, а сейчас, несомненно, шпионит для своего возлюбленного.
Елизавета доверяла ей меньше, чем всем остальным придворным королевы, которые не показали себя ее друзьями.